Но этот бесконечный прогресс потому и возможен, что «мир» объектов и «сознания вообще», взятый как целое, есть принципиально незавершимое, незамкнутое в себе целое, что «вне» его есть нечто, по самому существу не поддающееся объективации, сведению к бытию-объектом, к общезначимости и необходимости мирового существования, которое только и знают (и в котором с переменным успехом ориентируют) положительные науки рассудка. Не только сама целокупность «мира» не есть возможный предмет опыта, но только идея разума (что понимал уже Кант), - и в мире, в самом человеке, есть нечто непредметное. Это нечто есть его «экзистенция», его «самобытие». Ибо человек есть не только эмпирическое существование, как живое существо и как душа, - не только «сознание вообще» (среда объективного мышления научного рассудка), - человек есть даже не только «дух» (благодаря чему он бывает причастен идеям, задающим перспективу целости и смысла). Человек есть нечто большее, - именно, то самое, чем он и только он может быть сверх всякой объективности и всякой общезначимости научного понятия о мире и человеке. Экзистенция - непредметное и необъективируемое бытие самим собою, «самобытие», или подлинная самость, как исток всякого мышления и всякого действия живого человека. Экзистенция есть то, чем человек может быть, она есть «возможная экзистенция», возможность истинной человечности. Этого уровня кантовская философия чистого разума уже не охватывает; кантовский практический разум есть с этой экзистенциально-метафизической точки зрения все же не более чем одухотворенное «сознание вообще», он ищет понятия (закона) там, где личность экзистирует как неповторимая самость. Для самонаблюдения, для кантовского внутреннего чувства человек при всей своей индивидуальности необходимо представляется, впрочем, таким частным случаем общего закона, будь то природный или нравственно-совестный закон. Однако в истоке самобытия отнюдь не все предопределено всеобщим законом естества или долженствования: здесь человек свободно принимает решение быть, принимает на себя ответственность за свое существование в той или иной форме. Одной психологической закономерности, психологической мотивации здесь недостаточно: психология также на свой лад подчиняет индивидуальность всеобщему правилу мироориентирующего знания. Психология не говорит об экзистенции, достоверность самосознания экзистенции не дает знания «души», однако сама обосновывает самобытие личности. Это самобытие, что немаловажно, не есть для Ясперса уединенно-замкнутое бытие. Подлинная достоверность самобытия как возможной экзистенции достигается только в существовании к другому самобытию, в коммуникации с другим. Личность становится собой и сознает себя в коммуникации с другой становящейся личностью; экзистенция действительна только в коммуникации. Правда, здесь возможна формальная, объективирующая, опредмечивающая коммуникация -и подлинное бытие с другим поверх всякой объективации, которое Ясперс называет «экзистенциальной коммуникацией». Второе существенное свойство экзистенции - ее неотменимая историчность, привязка к конкретной ситуации существования. Многообразие действительности в ее историчной конкретности и индивидуальной определенности дает экзистенциальную глубину человеческому бытию и наполненность философскому его осмыслению, которое, если бы сводилось к отвлеченной рефлексии о «бытии вообще» или «экзистенции вообще» (которая, в смысле Ясперса, именно что никогда не бывает «вообще»), разоблачило бы себя как еще одна версия рассудочной, в своей основе, ориентирующей практики «сознания вообще». Ответственное экзистирование историчной личности в ее изначальной свободе решения о себе не есть, говорит Ясперс, частный случай общего понятия «экзистенция». Экзистенция не пребывает во всякое время и для всякого субъекта, как предметы «сознания вообще» в его позитивном или метафизическом варианте, - она существует в «мгновении», здесь и теперь, и постольку существует непрерывно исчезая, не обладает научно удостоверяемым «бытием» как субстанциальностью непреходящего, и все же она вечна, как подлинное самобытие существующего. Исторически общеобязательное значение понятие экзистенции получило, как считает Ясперс, только у Киркегора; в этом ключевое значение этой фигуры в истории философствования.