Но если экзистенция не поддается объективированию и не может быть опредмечена понятием, - как же возможно мышление о ней, как возможен «скачок» от предметного мышления в категориях «мира» к экзистенциальному мышлению в категориях свободы и самобытия, живой коммуникации в историчной ситуации? Как возможна «философия экзистенции», если экзистенция как таковая всегда открыта и доступна не иначе как только для другой экзистенции в коммуникации, и замечает себя, как именно себя, только в «пограничных ситуациях» существования, в драмах бытия, а не в его повседневности? С одной стороны, как объективирующее, опредмечивающее, ориентирующее мышление «философия экзистенции» категорически невозможна: она не берется ориентировать в подлинно человеческом бытии средствами «строгой науки» об этом бытии, она не предлагает всеобщезначимой «идеи человечности», как научно обоснованной нормы жизни; она безусловно признает «скачок» между миром и экзистенцией, и соответственно -между мироориентирующей «строгой наукой» в многообразии ее предметов и тем, что философ называет «просветлением экзистенции». Однако, противопоставив их, Ясперс тут же сводит их в синтетическое единство. Что есть человек? Сознание вообще и возможная экзистенция; постольку всякому человеку предстоит бесконечная задача, решение которой есть в единстве ориентирование в мире (познание мира, как мира объектов) и просветление экзистенции (насущное сознание своего самобытия в экзистенциальной коммуникации исчезающего мгновения жизни). Разделение мира и экзистенции как предмета познания и темы философствования не есть для Ясперса радикальный разрыв; «скачок» от одного к другому нейтрализуется в сознании незамкнутости, незавершимости, неабсолютности как того, так и другого. Мышление, или точнее, удостоверение в экзистенции, практика «просветления» экзистенциальной действительности, не есть удостоверение в «экзистенции вообще» (такое понимание, превращая экзистенцию в объект среди объектов, по Ясперсу, означает ее психологизацию), но в некотором бытии, не мыслимом объективно и предметно, и потому «просветление экзистенции» так же точно не есть «строгая наука», в смысле претендующего на объективную значимость «анализа экзистенции», а есть лишь указание направления живому мышлению о человеке; не догматика и не всеобщая истина идеи человека, а только, говоря вместе с Кантом, регулятивное применение некоторой сверхрациональной идеи о человеке. Эмпирическое существование, пребывающее во власти витально-стихийных мотивов и потребностей, обуреваемое «волей к власти», как и сознание вообще, целесообразно и строго-рационально ориентирующее в объективных данностях мирового существования, этой идеи не признает,-оно, глядя с позиции мира, экзистенции, собственно, вообще не видит и не понимает. Мышление из возможной экзистенции, философствующее «просветление», углубление в экзистенцию, тоже может, правда, занять гордую позицию абсолютно-объективного, единственно истинного мышления о человеке, приняв саму экзистенцию, свободное самобытие, за некий абсолют. Однако, по Ясперсу, подобного рода абсолютизация экзистенции, подобный самоуверенный и замыкающийся от мира в богемном существовании «экзистенциализм» есть срыв и трагедия, роковая ошибка философского сознания. Это так не только и не столько потому, что исходя из экзистенции, из индивидуально-единственного самобытия, невозможно логически исчерпывающим образом объяснить и дедуцировать «мир», не- и до-экзистенциальное существование как целое, - сколько прежде всего потому, что сама экзистенциальная действительность до всякого философского мышления обнаруживает, в явлениях страха (перед незавершенностью бытия и перед темной бездной иного), упорства (как незащищенной уверенности самостояния человека без всяких гарантий), вины и смерти, свою ограниченность и незамкнутость. Экзистенция есть и покой, и беспокойство. Экзистенциальное беспокойство препятствует ей замкнуться в абсолюте «экзистенциальной подлинности», превращает самое экзистирование в бесконечный и незавершимый путь искания самого себя. Постольку это искание обращено не столько внутрь самобытия, в сознательно или неявно психологизирующем самонаблюдении и самоудостоверении, сколько через это самобытие к обосновывающему его подлинному бытию, - от первых проблесков экзистенциального самосознания к «подлинному сознанию свободы в его трансцендентной зависимости». Экзистенция в самой себе и через самое себя состоит в необходимом отношении к своей трансценденции. Иначе эта же мысль выражается у Ясперса так, что экзистенция обладает достоверностью для экзистенции в меру того, насколько трансцендирует по ту сторону и «мира» (как мира объектов), и экзистенции (как подлинного самобытия личности в историчной коммуникации).