Был предпринят ряд спешных консультаций. Добровольцы из числа зрителей
стягивали с себя одежду, обнажаясь до футбольных стандартов наготы.
Одиннадцать игроков выставили на поле, но толку от того было немного.
Несколько мафиози играли чуть получше других: их хватало на то, чтобы
завладеть мячом и слегка с ним разбежаться, но все эти виртуозные выкрутасы
тут же пресекались полицейскими, быстренько перехватывавшими мяч. Ни о какой
сыгранности мафиози говорить не приходилось, тогда как полицейские,
казалось, пять лет как минимум спали под одной крышей.
Игра все время шла у ворот Мафии, но полиции никак не удавалось
отправить мяч в сетку. Мяч то попадал в штангу и отскакивал, то просто
задевал ее по касательной, то с грохотом врезался в перекладину, то летел
вдоль штрафной линии: вратарь раз за разом накрывал его телом, ловил руками,
отбивал головой, но, как бы то ни было, полиции не удавалось открыть счет.
Мафию здорово выручал вратарь, чьи навыки отступали на второй план по
сравнению с его габаритами. То был мужик под два метра ростом и примерно
столько же в обхвате. Прямую атаку на ворота он предупреждал заранее,
надвигаясь всей тушей на тех, кто вышел на позицию для удара или еще только
к ней приближается, и нанося смельчакам сокрушительный удар головой – по
большей части в лицо. Назначался пенальти, полицейские в очередной раз
промахивались, а последующие их попытки атаковать вновь наталкивались на
жесткий стиль вратаря.
Чем больше они промахивались, тем меньше оставалось у них шансов
открыть счет, и все же мяч лишь раз пять помаячил на чужой половине поля,
уверенно возвращаясь на облюбованный им пятачок – в штрафную площадку,
поближе к воротам преступного сообщества.
Наблюдать за зрителями на этом матче было куда интереснее, чем за
игрой. Право слово, что за удовольствие ходить на футбол, особенно на такой
футбол, если нельзя оттянуться и распоясаться по полной, ругательски
ругаясь, насколько хватает глотки. Определить, кто за кого болел, не было
никакой возможности: зрители самовыражались напропалую, мало считаясь с тем,
что происходит на поле. Игроков осыпали отборной руганью. Ругань
сопровождалась каскадом на редкость выразительных жестов. На месте
футболистов я бы, бросив игру, раззявив рот, смотрел на трибуны: там
развертывалось соревнование типа «кто лучше покроет бранью ближнего
своего».
В какой-то момент Юпп, как обычно, ни слова сказавшись, куда-то исчез,
чтобы столь же неожиданно возникнуть, протягивая мне какую-то спортивную
форму.
– Что это? Зачем? – удивился я.
– Пришлось сплутовать, – пожал плечами Юпп. – Переоденься и сядь на
скамейку запасных.
Я как-то не понял, зачем мне туда садиться. С уст моих слетело что-то
типа «не имею склонности...», но слух Юппа отказывался
воспринимать возражения. Я с недоверием потрогал принесенную форму. На ней
красовалась эмблема с изображением Гермеса – известная (или неизвестная -
для кого как) отсылка к богу-покровителю совершаемых втайне сделок,
воровства и бизнеса.
Время проникнуть в суть вещей
Меня вдруг осеняет, что искушенный вор мало чем отличается от
искушенного мыслителя: он должен хорошо знать, что почем и что из этого
может получиться. И тут озарение покинуло Эдди Гроббса.
Футбольный матч 1.3
Я признался Юберу, что лет сорок как минимум не подходил к мячу. Он же
настаивал, что делается это исключительно ради того, чтобы доказать всем и
каждому: Философ – вот он, на поле (при этом он не сморгнув глазом принялся
в моем присутствии доказывать какому-то типу, что в свое время я зарабатывал
на жизнь выступлениями за профессиональный футбольный клуб!). Как
дух-хранитель у какого-нибудь племени зулусов.
– Мы должны быть здесь, понимаешь!
– Но мы же и так здесь, – упирался я.
– Здесь – значит на поле, – почти взмолился Юпп. – Я бы сам вышел
играть, но по мне же видно, что толку от меня – ноль!
– По мне – тоже! – Несмотря на то что конечностей у меня было вдвое
больше, чем у Юппа, я вряд ли обладал одной десятой его живости и энергии;
когда бы речь шла о том, кто выстоит в поединке, где удары наносятся
головой, я бы без колебаний поставил на Юппа – против любого
профессионального футболиста. За минувшие десять лет я ни разу не развивал
скорость больше двух миль в час; когда я последний раз попробовал
пробежаться за автобусом, то едва потом оклемался (это кончилось тяжелейшим
приступом).
Самая экстремальная физическая нагрузка, которую я могу себе позволить,
– извлечение пробки из горлышка при помощи штопора; даже развлечениям,
связанным со скольжением трубчатого тела в туннеле, я предаюсь в стиле
выброшенного на берег кита.
Развязка
Почему Юпп, не первый день со мной знакомый и отлично знавший, что я
совершил несколько самых коротких поездок на такси за всю историю
человечества, – почему Юпп тем не менее счел разумным посадить меня на
скамейку запасных, это мой рассудок понять отказывался.
Однако я натянул на себя форму и сел где было сказано. До конца матча
оставалось несколько минут, счет был ноль – ноль – лучшего Мафия не могла и
желать.
Я сидел и размышлял, что меня почти угораздило попасть в ситуацию, в
которой я менее всего хотел бы быть. Среди всех тягот и горестей зрелого
возраста, на мой взгляд, есть и свои преимущества. И одно из них заключается
в том, что никто уже не заставит тебя выйти на грязное поле, где
полным-полно крутых ребят, одержимых желанием сбить тебя с ног.
Покуда я сидел, погруженный в свои мысли, к скамейке, ковыляя,
приблизился один из игроков, всем видом демонстрируя, что его правая нога
что-то засбоила и резвости от нее теперь ждать не приходится. Наглый
пройдоха, в расцвете сил...
– Ладно, толстый англичашка, давай-ка ты! – скомандовал тренер или
распорядитель, ткнув меня большим пальцем под ребра. – Продемонстрируй-ка,
на что ты способен!
Я было кивнул на двух верзил, сидевших со мной бок о бок, и жестом
показал на свои ноги, в обычных ботинках, вместо подобающей обувки. Но этот
тип вновь ткнул в меня пальцем, восприняв мои возражения не как страстный
отказ, а как чистой воды желание покобениться. Я перехватил умоляющий взгляд
Юбера. Если бы он сейчас попросил меня, я бы мог отказаться, но он этого не
сделал – и отказаться я не мог.
Пожав плечами, я выкатился на поле, пытаясь напустить на себя вид,
будто знаю, что мне делать, а вразвалочку иду не потому, что я не в форме и
из меня песок сыплется (этакий антифорвард), а потому, как настолько
превосхожу по классу всех прочих игроков, что напрягаться, играя с ними, мне
нет никакой нужды.
Я подбадривал себя мыслью: за несколько минут игры в футбол вряд ли я
успею напортачить больше, чем за тридцать лет воспитания научной смены в
родной Британии.
Надо было внимательно следить за мячом (который все так же продолжал
крутиться у ворот Мафии), чтобы не упустить момент, когда он окажется рядом
со мной. Я старался держаться поближе к защите команды противника, чтобы
ненароком не забить гол в собственные ворота. Юпп бросил на меня взгляд, в
котором читалось явное облегчение. По сути, кем бы вы ни были, что бы вы
собой ни представляли, найдется лишь очень небольшая группа людей, которые
приветствуют вас дружеским кивком. На мгновение я задумался, нужно ли
объяснять Юппу, сколь неотесанны эти люди, что мельтешат здесь перед моими
глазами, но тут же представил, а что было бы, собери вы в одном месте
соответствующее число философов? Сомневаюсь, чтобы это зрелище радовало
глаз.
На последней конференции, где мне довелось побывать, один оксфордский
профессор – как его звали, умолчу, но любой поймет, что я имею в виду, -