разговаривать, видишь ли! И что вы скажете об этой раковине?
– Ну... зеленого цвета.
– У нас тут вышел из-за нее спор... Что-нибудь еще вы скажете?
– Как-то ничего не приходит в голову.
– Ладно. Хорошо. А по вашему мнению, какое из двух прилагательных лучше
всего описывает эту раковину: чистая или грязная?
Я еще раз внимательно осмотрел раковину. Ни дохлых насекомых, ни
разводов зубной пасты, ни мыльных потеков на ее поверхности не наблюдалось.
Не наблюдалось и осевшей грязной пены, несмытых волос, даже царапин, которые
позволили бы отнести этот сантехнический прибор к классу грязных предметов.
Несомненно, по сравнению с любой раковиной, оказывавшейся под моей
юрисдикцией, эта просто сияла чистотой.
– Чистая, – сказал я, постаравшись, чтобы мои слова звучали крайне
ненавязчиво и, если я ошибся с правильным ответом, их можно было тут же
взять обратно.
– Чистая! Вот так-то! Заключение профессионала! Представитель властей
утверждает, что раковина – чистая! Незаинтересованное суждение гласит:
раковина ЧИСТАЯ! – И он рванулся в комнату, чтобы поделиться этой новостью с
женой с глазу на глаз.
Я бочком стал пробираться к выходу, полагая, что мое присутствие здесь
уже принесло какую только могло пользу и более не понадобится. Было слышно,
как жена этого типа, позабыв о своем обете молчания, обрушила на него град
упреков:
– Мужчины! Я просто не знаю, как вас еще можно называть! Один тупее
другого! Я просила тебя сделать одну-единственную вещь. Одну! Отмыть эту
раковину!
Выбравшись на лестницу, я услышал:
– Да?! А тогда почему, по-твоему, он сказал, что она чистая? Или это
всемирный мужской заговор?! Это на тебя похоже!
– Жалеешь, что на мне женился, да?
– Нет! Жалею, что сразу после этого с тобой не развелся!
Первый этаж
Меня уже вновь начали одолевать собственные заботы, когда, свернув на
лестнице, я чуть не налетел на мужчину, сжимавшего в руке огромный
разделочный нож вроде тех, которым орудуют на бойнях. Будь нож направлен
чуть под другим углом, мне не избежать бы заклания прямо на лестнице.
Мужчина ругался на чем свет стоит. «Ну вот, конец, – подумал я. -
Фелерстоун и прочие будут смеяться до колик, когда узнают, что их бывшего
коллегу, подвизавшегося на мошенничествах и серийных ограблениях банков,
зарезали, по ошибке приняв за полицейского».
На мгновение я поймал себя на том, что горячо сочувствую стражам
закона.
– Быстро вы, однако, – заметил мужчина.
Для того, кто зарабатывает на жизнь, размахивая в подъездах мясницким
ножом, он был слишком хорошо одет: деловой костюм, галстук.
– Быстро? – не понял я.
– Я звонил вам минуту назад. Вот он.
С этими словами он направился в сторону двери в ближайшую квартиру. Я
прикинул, не лучше ли будет скрыться прямо сейчас, но мужчина явно умел
настоять на своем, к тому же этот нож в руке...
Войдя, я обнаружил легкий беспорядок в комнате, а в центре – скинхеда,
в коконе из электроудлинителя, которым бедняга был примотан к стулу.
Выглядел он примерно так, как и ожидаешь от любого, оказавшегося в столь
щекотливом положении.
– Возвращаюсь я с работы и обнаруживаю, что тут орудует этот тип, -
пояснил мой паладин с ножом. – Разбил окно и забрался в квартиру.
– Ну, если вы уже вызвали полицию, – начал я, однако осекся, сообразив,
что тем самым я как бы даю понять, что сам не имею к этой славной
организации ни малейшего отношения, – наряд уже должен быть в пути. – Я не
на дежурстве, – продолжил я, с трудом удерживаясь от того, чтобы со всех ног
не кинуться прочь отсюда.
– Вы что, хотите оставить его здесь?!
– Если наряд уже выехал...
– Нет, вы только подумайте! Я сделал за вас всю работу, а вам даже лень
его забрать! Нет, знаете ли! Я и так уже опаздываю на встречу. И больше ни
секунды не намерен терпеть эту мразь у себя в доме. Что до полиции – она так
озабочена поимкой какого-то там бенгальского хиропрактика, повадившегося
грабить банки...
– Прошу прощения – английского философа, – возмутился я.
– Не надо! Я сам слышал утром по радио – бенгальский хиропрактик! Все,
я должен идти. Получайте этого заморыша и ждите, пока приедут ваши приятели.
Заявление я напишу потом. – Он сунул мне свою визитку. Если вы изображаете
из себя полицейского, у вас в общем-то нет оснований винить людей, что они и
впрямь принимают вас за стража порядка. В данном случае, подумалось мне,
проще уступить и не качать права.
Я погрузил скинхеда в машину и отъехал за угол.
– Ну что ж, – начал я, остановившись у тротуара. – Сегодня утром ты
совершил глупость. Большую глупость. Но, похоже, в глубине души ты не такой
уж плохой малый. Я бы не должен этого делать, но если ты пообещаешь мне, что
подобное больше не повторится, можешь выйти и идти своей дорогой.
– Тебе бы этого хотелось? – набычился парень. – Я, значит, выйду, да? Я
похож на идиота? Я выхожу из машины, ты достаешь из кобуры пушку: пиф-паф! -
сопротивление при аресте. Можешь вести меня в участок. Знаю я вас, копов.
Я сделал попытку его переубедить, но он не слушал. Я даже разрядил на
его глазах пистолет и высыпал патроны на сиденье машины. Он не
пошевельнулся. Я еще немного поразглагольствовал, но в конце концов мне
хватало собственной головной боли.
Я погнал машину по направлению к Ницце, а мой пленник периодически
бормотал у меня над ухом:
– Не знаю, что ты там затеял, только со мной это не выйдет – я фишку
пасу.
Перед штурмом «дома под оливами»
Машину я припарковал ярдов за двадцать от «Афинских
оливок». Вывеска гласила, что здесь находится их офис, но никаких
признаков деловой активности я что-то не заметил.
Метродор Эпикуреец давно разъяснил, в чем тут дело. Какая разница,
знает человек, кто такой Гектор, или нет? Это совершенно не важно. Он что,
стал от этого богаче? Хрен у него стал толще? Ужин у него, что ли, оказался
вкуснее? С классикой спорили еще в классическую эпоху (хотя, на мой взгляд,
жизнь без Гомера – это уже что-то не то: если, конечно, вы не слишком на
Гомере зацикливаетесь; но ведь нужно на чем-то оттачивать разум).
Всему свое место. Знание аористных инфинитивов, фрагментов досократиков
по изданию Дильса-Кранца и латинских трудов Декарта неоценимо, если вы
собирались читать курс истории философии, однако что толку от этих знаний,
когда у вас похитили друга и он находится в лапах на редкость жестоких
негодяев. Я трясся от страха, я едва в штаны не напустил, но мне не
улыбалось быть застреленным каким-то недоумком, который не способен
сформулировать и двух парадоксов Зенона.
Я в третий раз проверил, заряжен ли пистолет, который я таки оттер от
капель меда, решив, что оружие – аргумент, идущий в дело после медоточивых
речей. Главное, всегда помнить: забудешь пошевелить извилинами – получишь по
мозгам гаечным ключом, забудешь взвести затвор – получишь молотком по крышке
гроба.
– Можешь сидеть тут хоть до захода солнца, – нудел сидящий в машине
скинхед. – Я фишку пасу, меня не проведешь.
Олива
Лавры героев. В честь Афины город назван потому, что именно ее щедрому
дару Аттика обязана своими оливками. Фалес, кому мы обязаны философией -
именно он был первым банкометом за тем столом, от которого все мы кормимся и
поныне, – ухитрился сделать на этих оливках бешеные бабки, монополизировав
на родине все маслодавильни.
Итак, моя смерть – может, она окажется всего лишь досадной нелепостью,
на мгновение врывающейся в заведенный распорядок жизни, вроде глупого
телефонного звонка или не вам адресованного письма в почтовом ящике?
Я боялся. То был не столько страх за себя, сколько страх подвести Юппа.
Худшее из состояний – чувство ответственности. Внезапно меня осенило, что по