26. О магах достаточно рассказал сам Аполлоний: о том, как сошелся с ними, и о том, как кое-чему научился у них, а кое-что и сам преподал им при расставании. Дамид не знал, о чем беседовал Аполлоний с магами, ибо ему запрещено было сопровождать того во время упомянутых посещений. Впрочем, Дамид сообщает, что Аполлоний ходил к магам в полдень или около полуночи и что, когда он, Дамид, спросил однажды: «Ну, как там маги?», — тот отвечал: «Мудры, да не во всем».
и какой разговор был у Аполлония со стражами Вавилонскими (27—28)
27. Однако об этом позже. Итак, когда Аполлоний явился в Вавилон, то надзиравший за Великими Вратами наместник, разузнав, что цель путешественника есть изучение страны, вытащил золотое изваяние царя, перед коим каждому надлежало преклониться, ибо иначе нельзя войти в город. Только посланцев Римского императора к этому не принуждают, зато уж всякий, пришедший из диких стран или путешествующий просто из любопытства, непременно будет схвачен и опозорен, ежели не почтит этот кумир — таким вот вздором заняты у варваров наместники! Увидев изваяние, Аполлоний спросил: «А это кто?» — и, услыхав, что это царь, сказал: «Если тот, перед кем вы простираетесь во прахе, заслужит от меня похвалу за доброту и лепоту, будет ему великая удача». С этими словами он вошел в ворота. Пораженный наместник бросился за ним, схватив за руку и допытываясь через толмача об имени, отечестве, занятиях и намерениях пришельца — все сведения он отметил на дощечке, — добавил к этому описание обличья и одежды Аполлония и, наконец, велел ему обождать.
28. А сам поспешил к так называемым «царевым ушам», дабы донести им об Аполлонии и о том, что он не пожелал преклониться перед кумиром, да и вообще не походит на обычного человека. Те велели привести путника, но сделать это со всем почтением и без грубостей. Затем старший из них спросил, что побудило его столь пренебрежительно отнестись к царю. «Никакого пренебрежения я ему пока не оказал», — отвечал Аполлоний. — «Значит ты все-таки мог бы ему оказать пренебрежение?» — переспросил старший. — «Без сомнения, Зевс — свидетель! мог бы, если бы при знакомстве не обнаружил бы в нем ни доброты, ни лепоты». — «А принес ли ты ему какие-нибудь дары?» Аполлоний отвечал, что принес храбрость, справедливость и прочее. «Уж не думаешь ли ты, — спросил перс, — что царю всего этого недостает?» — «Отнюдь, — отвечал Аполлоний, — но ежели он обладает этими качествами, то я научу его применять их». — «Да разве он уже не применил их? Он воротил себе потерянное царство — то, которое ты ныне видишь, — и вернул права своему дому, а это дело не простое и не легкое». — «А сколько лет миновало с тех пор, как он восстановил свою державу?» — «Уже два месяца, как пошел третий год». Тут Аполлоний, по обыкновению поразмыслив, промолвил: «О телохранитель, или как там тебя положено именовать! Дарий, отец Кира и Артаксеркса, владел царством лет шестьдесят[38] и, говорят, предчувствуя скорую кончину, свершил жертвоприношение Справедливости, воззвав к ней так: «О владычица, кто бы ни была ты!» — словно, издавна взыскуя справедливости, он все еще не познал ее и не возомнил, будто обладает ею. И верно, он столь неразумно воспитал своих сыновей[39], что они подняли друг на друга оружие и один был ранен, а другой убит рукою брата! А тут речь идет о царе, который еще не слишком тверд на престоле — и ты хочешь уверить меня, будто твой господин вместилище всех добродетелей, тем поощряя его надменность? Между тем не мне, а тебе на руку, ежели он сделается еще лучше». Тут варвар, переглянувшись со своим соседом, воскликнул: «Что за нечаянный подарок! Поистине, некий бог привел сюда этого мужа, ибо добрый от доброго станет добрее, и у царя нашего прибавится благородства, рассудительности и снисходительности, явленных пришельцем». Тут стражники понесли всем благую весть, что стоит-де у царских дверей эллин, мудрый советчик.
и какое знамение об Аполлонии было Вардану, царю Вавилонскому (29)
29. Когда весть дошла до царя, он как раз совершал жертвоприношение вместе с магами, надзирающими у персов за всеми священнодействиями, и промолвил, обратясь к одному из них: «Вот и сбылся сон, о коем я говорил тебе давеча, когда ты посетил меня в опочивальне». А сновидение у царя было такое: чудилось ему будто он — Артаксеркс, сын Ксеркса, и будто обличие его также переменилось, и стал он вылитый Артаксеркс, чем был весьма напуган, опасаясь, как бы и в делах его не наступила перемена, ибо так истолковал он изменение облика. Однако, услышав, что явился в Вавилон эллинский мудрец, он тут же вспомнил афинянина Фемистокла, бежавшего некогда от эллинов к Артаксерксу и много тому послужившего, да и себе стяжавшего честь. Итак, царь простер десницу и повелел: «Зови его, и да будет достойным началом нашего содружества совместная жертва и совместная молитва».
38
39