Аристотель, интересовавшийся всем, интересовался, разумеется, и пифагорейцами. И без того не чуждая рационализма пифагорейская космология была им изложена в духе вполне перипатетического рационализма (в «Метафизике» и трактате «О небе») — это единственный надежный источник, дающий какое-то представление о теоретической стороне пифагореизма, но представление не более полное, чем о других еще полумифологических древних учениях, подвергшихся в изложении Аристотеля столь строгой рационализации, что в настоящее время подлинное их содержание приходится реконструировать[509]. Мифологическая сторона пифагореизма (прежде всего легенда о Пифагоре) также не избежала внимания Аристотеля, однако его книга «О пифагорейцах» дошла до нас лишь в цитатах и пересказах. В этой книге содержались сохраненные Клавдием Элианом (старшим современником Филострата) предания о том, что жители Кротона почитали Пифагора Аполлоном Гиперборейским, что с ним здоровалась река Кос, что бедро у него было золотое, что в один и тот же день его видели в Кротоне и в Метапонте, что он был воплощением фригийского царя Мидаса, что белый орел позволял ему себя гладить, что он почитал священным лист мальвы, запрещал есть белых петухов и сердца животных, а также касаться убоины, осуждал мытье в бане и хождение по большим дорогам («Пестрые рассказы», II, 26; IV, 17). Из этой же книги, видимо, позаимствовал философ IV в. н. э. Ямвлих «заповедное слово» пифагорейцев: «Среди говорящих тварей есть боги, есть люди, а еще есть Пифагор» («О жизни пифагорейской», 31). Кроме того Аристотелю, очевидно, была знакома легенда о скифском мудреце Абарисе, ученике Пифагора, совершившем путешествие на край земли и встретившем там своего учителя в его подлинном образе Аполлона Гиперборейского. Таким образом, можно говорить о двух античных версиях пифагореизма, равноправно отраженных у Аристотеля: версии мифологической и версии рационалистической.
Мифологическая версия была разработана в «Абарисе» Гераклида Понтийского. «Абарис» реконструируется только по немногим сохранившимся фрагментам, из которых, однако, ясна близость этого сочинения к пифагорейской ареталогии, отразившейся уже и в упомянутом трактате «О пифагорейцах». В «Абарисе» содержались некие сведения о сошествии Пифагора в преисподнюю и о его предшествующих воплощениях (Эфалид—Евфорб—Гермотим—Пирр): Эфалид был сыном Гермеса и получил в дар от отца память о прежних жизнях, Евфорб защищал Трою и был убит Менелаем, Гермотим поэтому узнал среди других щитов на стене храма щит Менелая, Пирр рыбачил на Делосе (Диоген Лаэртский, VIII, 1, 4—6). Кроме того, Гераклид утверждал, что самое слово «философ» изобретено Пифагором — пересказывая Гераклида, Цицерон в «Тускуланских беседах» (V, 4, 10) говорит, что Пифагор «был не только изобретателем слова, но и распространителем <философских> занятий» — так любомудрие обретало божественного основоположника. Самое название книги Гераклида свидетельствует, что она включала легенду об Абарисе, а, возможно, была написана от его лица, что впоследствии явилось одним из доказательств вымышленности Дамида как очередного Абариса[510]. Сочинение Гераклида повлияло на некоторых эллинистических авторов (Иеронима Родосского, Каллимаха), но вплоть до времени Филострата особым уважением не пользовалось: Плутарх называет его баснословным («Камилл», 22), историк Тимей неправдоподобным (Диоген, VIII, 2, 72), да и Цицерон, ссылаясь на Гераклида в «Тускуланских беседах», в другой книге говорит о его «ребяческих сказках» («О природе богов», I, 13, 34). Однако писатели последних веков античности относятся к нему с неизменным почтением — поздний успех «Абариса» совпал с успехом «Жизни Аполлония».
509
Некоторые своеобразные элементы пифагорейской космологии могут быть восстановлены по сочинениям Платона, который поддерживал отношения с италийскими пифагорейцами, дружил с Архитом и получил от него сочинения Филолая.