Аполлоний Филострата — не образцовый пифагореец, а образцовый философ, во всех отношениях превосходящий Пифагора и усовершенствовавший свою мудрость у индийских брахманов, более авторитетных, чем египетские учителя Пифагора. Поэтому, при всем уважении, с каким сам Филострат и его герои (особенно Аполлоний) отзываются о «премудрости Пифагоровой», эта премудрость рассматривается как наилучшее среди греческих философских учений, но не как исчерпывающее всеведение. В споре с эфиопом Феспесионом Аполлоний, объясняя преимущества пифагорейской школы перед прочими, добавляет, однако, что «богодухновенность» воспринял от индусов, которые в этом отношении превзошли Пифагора, создавшего, впрочем, более «связное» учение (VI, 11). Философия Аполлония, таким образом, обладая и связностью и богодухновенностью, оказывается превосходнее сразу и индийской и пифагорейской науки, а сам Аполлоний, сумевший эти науки объединить, превосходит своей мудростью всех эллинских и варварских мудрецов. Как уже говорилось, некоторые черты этого идеального мудреца были, видимо, позаимствованы у сочиненного Аполлонием Пифагора, так что можно утверждать, что всего полнее амбиции исторического Аполлония реализовались в Аполлонии литературном. Полупросвещенный каппадокиец пытался сочинить образец и следовать ему, но потерпел неудачу, — столетием позже опытному софисту удалось из этого (чужого!) материала создать образец, отождествленный с конкретным прототипом и с умозрительным прототипом этого прототипа, — итак, можно говорить о континууме «исторический Аполлоний — Пифагор Аполлония — Аполлоний Филострата», где наибольшей концептуальной емкостью обладает окончательный (литературный) Аполлоний.