Филострату «Златые вирши» были, конечно, известны, и реминисценции из них встречаются в «Жизни Аполлония» сравнительно часто. Можно сказать, что этика Аполлония возводима к пифагорейской — она вполне нормативна (Аполлоний всегда знает, кто прав, кто виноват и как сделать лучше) и вполне прагматична (Аполлоний всегда высказывается в конкретных обстоятельствах, без соблюдения теоретической последовательности). Однако в этой бессистемности есть своя система, хотя и не умозрительная: отсутствие последовательной теории заменяется последовательным вмешательством мудреца, живущего по своим особенным законам, в дела частные и общественные. Идеальный мудрец не столько проповедует свое (пусть наилучшее) учение, как то делают обычные философы, сколько, подобно божеству, беспристрастно наблюдает за всеми человеческими делами, своевременно корректируя словом или чудом все отступления от социальной гармонии.
Аполлоний у Филострата помогает евбейским изгнанникам, исправляет в соответствии с древними уставами спартанские законы, учит жрецов правильно служить богам, исцеляет ефесян от чумы, изобличает невежественного богача, но помогает разбогатеть бедному кладоискателю, утешает заключенных в темнице, содействует Виндексу против Нерона, Веспасиану против Вителлия и Нерве против Домициана, оживляет безвременно умершую девицу, излечивает укушенного бешеным псом юношу, а заодно и пса, учит флейтиста играть на флейте, спасает Мениппа от упыря, знает, который корабль потонет, помогает царям судить подданных, — чтобы все перечислить, нужно пересказать всю книгу, но даже перечисленных случаев достаточно, чтобы видеть основной принцип всех предприятий Аполлония — их практическую уместность.
Это особенно заметно в его политической деятельности. Определенная политическая программа была столь же привычной частью традиционной философии, как программа этическая, но никакой политической теории у Аполлония нет. Исправляя спартанские порядки, он выступает как архаизатор, возвращая спартанское общество к «Ликурговым уставам» древней военной аристократии. Содействуя низвержению Нерона, он поддерживает военный мятеж, пользуясь привычными для римлян, но отнюдь не философскими методами борьбы за власть. Споря с Дионом и Евфратом о самодержавных планах Веспасиана, он отвергает аристократическую программу Диона и демократическую программу Евфрата как неуместные, прямо объявляя, что все их умозрительные рассуждения перед лицом свершившегося факта смешны, — и дает Веспасиану чисто практические советы, не гнушаясь помянуть и о деньгах. Но когда тот же Веспасиан ущемляет права греческих городов с их местным самоуправлением, Аполлоний сразу от него отворачивается и даже утверждает, что Нерон был для эллинов лучше. Наконец, говоря с Феспесионом о праведности и приводя примером Аристида, Аполлоний определяет правильное политическое поведение как умение достигнуть наикратчайшим путем наибольшего и конкретного блага — Аристида он хвалит не за его пресловутую неподкупность (это не добродетель, а только отсутствие порока), но за его умение поддержать взаимовыгодные отношения с афинскими союзниками. Все это вполне соответствует главной заповеди «Златых виршей»: «— (24) Теперь скажу то, что всего важнее: (25) да не склонит тебя никто ни словом, ни делом, (26) сделать или сказать что-нибудь тебе не на пользу! (27) Прежде чем делать, поразмысли, как бы не вышла глупость, (28) ибо малодушный в делах и речах безрассуден, (29) а надобно действовать так, чтобы после не причитать».