Пауза. Дынькин несколько раз встает, садится, пройдет по комнате, остановится. Речь будет, видно, ответственная.
— В гимназии я не учился, — продолжает он, — поэтому выбросите грубые и глупые слова. Выговор мой тоже не литературный, но я думаю, что продать полтора фунта леща или щуки на субботу можно без литературы, лишь бы она свежая була. Главное то, что слова мои жизненные, и если вы, как поэт и спец, их оформите, то будет большой ефект. Итак, слушайте мой взгляд на нэп и только не перебивайте, потому что я не люблю, когда меня перебивают.
Дынькин становится посреди комнаты и приступает к изложению своей точки зрения на нэп.
— Частные торговопромышленники знают себе цену, и их ценит весь надземный мир, и Советское государство тоже ценит и не называет уже «ньепами» или «спекулянт», а «частные хозяйственники». Частные — это те пчелы, которые летают по полям, лугам и лесам, собирают мэд, несут в свои ульи для себя и своих детей. Пчеловод, зная натуру пчел, забирает излишек, оставляя для питания и дальнейшего существования сколько надо. Если же пчеловод не знает натуры пчел и забирает весь мэд, пчелы разлетаются, и нет ни пчел, и нет ни мэду. Вот самое важное, и это я прошу записать. Теперь нам говорят: даем второй нэп. Частные знают это слово. В 1922 году было тоже сказано: даем нэп всурьез и надолго. И я помню слова Наркомторга, что отбирать частный капитал нельзя и не будем. Ничего себе слова! Дай вам бог здоровья… А наконец что было? Отобрали! Не метем, то качаньем. Не военно-коммунизем, то налогами разными. Но ведь это одно и то же: капитал забрали… Вы, может, слыхали или учились, моя Двосечка учила: есть зверек маленький, но кошка на ем хорошая, блюстящая. Хитрый, неуловим. Поймать его трудно, и название ему — бобер. Вот узнали его натуру; он идет постоянно по одному следу, то ись по тому же самому следу, который он пройшел раз. Вот ему ставят клетку на его стежке, и он, придя до клетки, не обойдет кругом; боится извер-нуть с этой своей стежки. Останавливается коло этой клетки, зная, что это для него поставлена, начинает плакать и идет в клетку с такой думкой: если его задушат, то все равно пропадет, ибо он извернуть боится, но если ему удастся пробить эту клетку… Вы понимаете, что я говорю? Вы только меня не перебивайте, потому что я не люблю, когда меня перебивают. Частные знают, что второй нэп — это ставят клетку. Кошка хорошая, блюстящая. Вам нужен частный капитал, и не так капитал, как частную гибкость, и вы ставите клетку. Вы думаете, что научитесь, а потом нас задушите в этой клетке!
Глубокий вздох, пауза.
— И вот мы, частные, заплачем и пойдем в эту клетку. Обойти кругом нам нельзя и некуда. Хотя нам дают землю, но мы привыкли идти по нашей стежке. Мы пойдем в эту клетку с такой думкой: если нас задушат, тогда — чорти бери! — все равно пропадать. Но если нам удастся пробить эту клетку и мы попадем на свою стежку, тогда мы, частные и честные граждане, будем работать, как одна семья. Не будет дети и пасенки! Запишите, пожалуйста. Это самая главная мысль. И вообще я скажу: наша страна, я нахожу, новорожденный ребенок. Иль сказать, долгожданная дитё, которая нуждается в воспитании и развитии. Дайте нам инипеятиву, дайте нам заинтересоваться…
— А вот и я!
На пороге Двося с самоваром. За ней в дверях не менее дюжины курчавых головок. Все расплываются от улыбки, а какой-то экземпляр даже пищит от радости.
— Чай кипит, — докладывает Двося. Мы движемся целой процессией. Впереди — Шая Дынькин. Он расправил широко руки, как бы очищая дорогу. За ним я с Дзосей. Как это произошло, не знаю, но мы с ней — парой. За нами вереница дочерей, мал мала меньше. А сзади, пыхтя и отдуваясь, подпрыгивая и пошатываясь, движется с помощью хозяйки Соры сам виновник торжества — «кипячий чай».
— Вот и моя семья, — знакомит Дынькин, — чем богат, тем и рад. Двосечка, птичка моя, сыграй что-либо на гитаре.
— Вы уважаете веселое или заунывное? — это Двося спрашивает.
— Как сказать…
— Когда я одна, я играю заунывное, а так я всегда веселая.
— Это прямо замечательно…
Мы в центре внимания. Две дюжины глаз пронизывают нас насквозь.
— Ой, боже мой! Ой, горе мне, — восклицает вдруг Сора, — я не выдержку от них!
Оказывается, открутился кран, и весь стол облило кипятком. Минута смятения, мокрая скатерть закрывается полотенцем, и как будто ничего не было. Пьем чай «з вареньем». Двося достала гитару. Инцидент с краном испортил настроение, и она забыла, что должна быть «всегда» веселой. Несколько предварительных аккордов и…