Старичку было вполне комфортно. Подагрическую ногу он устроил удобно, от лихой девки избавился. При этом, вынося мне столь затейливо обставленный смертный приговор, Селиван руководствовался не столько меркантильными интересами заворовавшегося княжеского представителя, сколько высокими соображениями охраны порядка, на котором стояла и стоит земля. А ежели бабы на княжение вдруг приходить будут, да неизвестно откуда и с какими мыслями, – долго ли до беды?
Прав оказался Михаил: восприняли мое появление как знамение грядущих перемен, еще как восприняли!
– А если я не захочу ехать? – после некоторого молчания задала я вопрос.
– Ну как же, княгинюшка, – чуть не со слезами сочувствия забормотал Селиван, – тогда ведь Сурожское княжество останется без княгини! Пожалейте нас, сирот, мы и так настрадались без княжеской руки!
– Значит, не буду я тогда княгиней? – потребовала я точного ответа.
Селиван раздумывал недолго. Его приговор был таков:
– Княгиней, может, и будете. Но княжить – нет. Княжить вы не сядете. Ох, княгинюшка, матушка, столько годков были мы почти что без Прави! А теперь, когда вы, свет наш, явились, лыцарство да и все ваши подданные горячо желают, чтоб Правь восторжествовала!
«А ты – сдохла!» – уже с откровенной злобой подумал милый старичок. Наша беседа стала сильно его раздражать, но прервать ее он не мог: это была репетиция перед общим собранием, когда приговор мне будет вынесен публично. И он должен, просто обязан выяснить, не припрятаны ли у меня в длинном рукаве бело-золотого платья какие-то аргументы, которые в самый ответственный момент подорвут всю конструкцию моей почетной высылки.
Хорошо бы их найти! Да только я не находила…
– А князя Михаила? – спросила я наконец. – Его вы готовы посадить на княжение без всякой «царовой милости»?
– Что вы, княгиня?! – залопотал Селиван – Да мы теперь ни о ком другом, кроме вас, и думать не смеем!
«Изменился Михаил, как на княжество взошел, – думал при этом дядько Селиван с раздражением. – Не таким его помню – ребенком сговорчивый был, на все соглашался, теперь – не то!» В чередовании его воспоминаний – и старых, многолетней давности, и вчерашних – то возникал улыбчивый черноголовый мальчуган, усердно кивающий на любое слово «дядьки Селивана», то такой Михаил, какого я знаю. И этот, новый для Селивана, Михаил теперь только отрицательно покачивал головой, упорно отклоняя предложение сесть-таки на княжение в Суроже. Сесть, даже несмотря на нежданное-негаданное появление молодой княгини Шагировой.
«Значит, вчера, когда он отлучался к наместнику, был разговор! Старый змей Селиван предлагал проигнорировать мое появление и усугубить дело, как задумывалось первоначально! И Михаил отказался!»
А старый змей все бормотал:
– Только вас, княгинюшка, ждать будем, никто теперь нам не нужен, как бы долго вы не изволили задержаться в пути за даровой милостью. Мы, рабы ваши верные, в покорстве будем ждать и молиться за вас, молиться и ждать…
И глядел на меня оценивающе, что еще я смогу придумать:
– Но почему вы в таком случае Михаила не собирались отправлять в Вышеград? – жестко спросила я.
Старичок добродушно улыбнулся – на это возражение у него был заготовлен достойный ответ.
– Матушка, да ведь он уже князь! Какое ему еще разрешение надобно? Пришел бы да княжил. Все по Прави.
– Значит, чужого князя можно сажать без всякого разрешения, – возмутилась я, – а настоящую княгиню надо слать бог знает куда и зачем? Что за дурацкий закон!
– Но он же есть, княгинюшка, как бы мы ни лаяли его. И никуда от этого не денешься – если только хочешь жить по Прави. А от бесправья – убереги нас Господь! Так-то, кня-гинюшка-матушка… Ой и засиделись мы тут! – всплеснул он сухонькими ручками с дряблой пергаментной кожей, поняв, что я исчерпала аргументы. – Там ведь ждут. Все предупреждены, всем хочется увидеться с княгинею («И попрощаться», – присовокупил мысленно). Да и посольство князя Квасурова, верно, прибыло уже. Не соблаговолите, матушка, пройти в Величальную залу?
– Соблаговолю, – сквозь зубы ответила я.
Лыцарство действительно оказалось предупреждено. Подходившие ко мне господа (числом не менее тридцати) все как один выражали мне свою покорность и глубокое сожаление, что согласно Прави не могут меня сопроводить до Вышеграда. Кто сожалел не без злорадства, но большинство были искренни в своей печали. Георга среди приглашенных не наблюдалось – и то слава богу, не приходилось каждую минуту опасаться удара кинжалом.
Зато подошел Иннокентий – все в том же латаном-перелатаном кафтане. Бормотал жалостливое, клялся в верности – был уже пьян. Воспоминаний о разговоре на постоялом дворе не сохранил, меня не узнал.
Кравенцовское посольство и лично князя Михаила лыцары приняли с радостью – тут уж единодушие было полное: вражда князей установила границы, мешавшие торговле, отрезала близкий выход к морю да и просто могла каждую минуту обернуться войной. А воевать неизвестно за что никому не хотелось.
Состоявшаяся после официальной части трапеза постепенно перешла в веселое застолье. Мне было тяжко. В разгар празднества я поднялась со своего места во главе стола. Лыцарство уважительно примолкло, а подскочивший следом Селиван громко объявил собравшимся, что княгиня желают перед завтрашней долгой дорогой отдохнуть в отцовых палатах. Завтра же с рассветом все господа лыцары соберутся перед княжескими теремами, чтобы торжественно проводить мою карету до самых городских ворот.
Да уж, отметила я, в последний путь провожают меня по первому разряду!
Коротко поблагодарив лыцаров, столь преданных роду Ша-гировых, я удалилась в сравнительно небольшую спаленку, которая и оказалась покоями отца.
Там меня поджидала Лизавета. Настроение у нее было восторженное, она уже знала (как и весь Сурож) про то, что я, согласно древней Прави, отправляюсь в стольный Вышеград к самому цару за его царовым благословением на княжение. В том, что благословение будет получено, она нисколько не сомневалась, а само путешествие представлялось ей приятной прогулкой. В моем присутствии – «самой княгини!» – никакие испытания не могли даже представиться ей страшными. Вышеград виделся дивным дивом – наподобие райского Ирия, а уж в мечты Лизаветы о будущих рассказах, когда вся слобода будет слушать про это замечательное Лизаветино путешествие, я даже боялась заглядывать – уж очень хотелось разрыдаться. Только не знаю – от смеха или с горя…
– Ты вот что, Лизавета, – прервала я ее. – Пойди… или лучше пусть кто-нибудь пойдет – чтоб тебя не видели… Мне нужен князь Михаил. Пусть его сюда проводят.
– Ага, – с понимающим видом кивнула она (хотя по мыслям было заметно, что ничего не поняла – да особенно и не хотела: господские дела запутанные и вовсе не ее ума!).
А порученное она умела исполнить быстро – Михаил вошел в покои уже через несколько минут.
– И что вы, князь, думаете об этом иезуитском плане, который разработал ваш неродственник Селиван? – с места в карьер поинтересовалась я.
– «Иезуитский» – это похабное ругательство? – с веселым интересом полюбопытствовал Михаил.
– Нет. Как раз очень книжное. Не улыбайтесь, князь. Мне нужна ваша помощь в одном трудном и опасном деле.
– Наконец-то! – Михаил сделал все, чтобы стать серьезным. – Я весь внимание.
– Мне нужны все ваши люди. Восемь мужчин, включая Порфирия.
– А я не нужен? – удивленно вскинул Михаил свои неотразимые брови.
– Вы… – Я запнулась. – Поймите меня правильно, князь. Вы достаточно умны, чтобы знать всю важность своей персоны. Я сказала, что ваши люди нужны мне в очень опасном деле. Не исключено, что могут быть жертвы. Да что там – боюсь, погибнут все! Но вы нужны своему княжеству. И Сурожскому. Я знаю, вы отказались от княжения здесь в мою пользу. Но, как видите, обстоятельства меняются. Меня сажать на княжение категорически не хотят. Этот Макиавелли Селиван все подготовил для того, чтоб я незаметно самоликвидировалась. Поэтому вам, наверно, придется пересмотреть свое решение. Ваш статус обязывает…
Михаил поднял ладони, как бы защищаясь от потока, хлынувшего на него: