Николой.
– Он не спит. Он без сознания! – Я осторожно похлопала его по скулам. Массажу лица очень мешала густая, пегая с проседью борода.
– Княгиня?..
От своей кареты к нам бежал Михаил.
– Со мной все в порядке, – успокоила я его. – Но вот мой кучер что-то вдруг потерял сознание. Начались обещанные неприятности.
– Обещанные? – Михаил улыбнулся. – Вы все под впечатлением хитроумных речей Селивана? Что тут с вашим кучером?
Он тоже склонился к Николе, потормошил его за плечо:
– Ну хоть дышит. А вы, княгиня, хорошо его знали?
– В каком смысле? – удивилась я. – Он привез нас в Сурож, потом к княжеским теремам, теперь в Вышеград везет. Как я еще должна его знать?
– Вы говорили с ним? Приказывали?
– Приказывала? Ну приказала, кажется, в самом начале. Везти нас в Сурож. Вы думаете – я замучила его приказами? – Мне стало смешно. – Вовсе нет! Даже приказы готовиться ехать в сурожские терема и в Вышеград я передавала ему через Ли-завету.
Михаил с Порфирием переглянулись, и я услышала брезгливую мысль старшего брата: «Княгиня еще!… О слугах позаботиться не может!»
А Михаил сочувственно сказал:
– У вашего кучера навья истома.
«Навья истома! Навья истома!» – удивленно-сочувственно разнеслись его слова во всех головах.
– Что у Николы? – высунула голову из кареты Лизавета, которой, видимо, удалось справиться с юбками.
– Навья истома, – нехотя буркнул ей Никодим.
– Что? – Лизавета побледнела и зажала открывшийся рот кулачком.
А потом выскочила и забегала вокруг меня, яростно выкрикивая:
– Это не так! Не может такого быть! Не может!
– Это болезнь? – запаниковала я. – Она заразная?
– Давайте сделаем так, – предложил Михаил. – Чтобы не останавливаться и время не терять, я пока посажу править вашей каретой своего человека. – Он обернулся и приказал: – Ролка, привязывай Черномора к запасным лошадкам, а сам садись вместо кучера княгини. А вашего кучера, госпожа, мы пока пересадим к вам, в карету. Пусть его ваша служанка придерживает, чтоб он не сваливался с сиденья. А как придет в себя – побеседуйте с ним, поговорите.
– О чем? – Я недоуменно смотрела на Михаила.
– О чем угодно. Не имеет значения. Когда у нас будет остановка на обед, мы с вами обсудим кое-что. Не переживайте, вам навья истома не грозит!
Князь ободряюще улыбнулся, но он сейчас был единственным, кто испытывал ко мне добрые чувства. По крайней мере, в его доброе ко мне отношение хотелось верить. Про остальных я знала наверняка. Самое безобидное из названий, которые они давали мне мысленно, было «злая госпожа». Вслух не было произнесено ни слова, но люди, стоило мне посмотреть на них, отводили глаза, не в силах скрыть неприязни.
В полном замешательстве я смотрела, как тяжелого, обмякшего Николу впихивают в карету, а когда мы тронулись в путь, первым делом спросила Лизавету, изо всех сил удерживающую грузное тело кучера от падения на пол:
– Что такое «навья истома»?
– Это… – Она пыхтела, перехватывая Николу то за ворот, то за грудки, – Это вранье все… И неправда… Не может такого быть!…
– То, что «не может», – это я поняла.
Я принялась помогать Лизавете – когда Никола клонился вперед, упиралась ладонями ему в грудь. Пока нам удавалось совладать с его бесчувственной тяжестью.
– А если «может»? Тогда это что?
Лизавета отвела глаза, чем сразу напомнила кравенцовиев.
– Это, – с немалым трудом выдавила она, – когда господин своих слуг не любит… Но это не про вас! – тут же вскинулась Лизавета. – Вы любите! Вы добрая, вы хорошая!
– Подожди, – попросила я. – Толком объясни. Не любит– и что? Голодом морит? Плетьми забивает?
– Плетьми? Ну это иногда и полезно! – уверенно ответила Лизавета, снова обхватывая сползающее тело Николы. – От этого навьей истомы случиться не может!
– А от чего может?
– Так я ж говорю: когда господин не любит.
Я чуть зубами не заскрипела от бестолковости своей служанки.
Нашу содержательную беседу прервало шевеление Николы. Он мутно повел глазами, вяло пробормотал:
– Госпожа княгиня…
И опять начал проваливаться в беспамятство.
– Э-эй! – Я ухватила его за волосатую щеку, принялась щипать и выкручивать. – Не спать, хватит, приходи в себя.
– Слышишь, что госпожа говорит? – грозно спросила Лизавета, наклоняясь прямо к его уху. – Княгиня приказывает не спать!
– Я не сплю… – невразумительно буркнул Никола и даже попытался удобнее устроиться на сиденье. – Передай госпоже… Голова его вновь безвольно упала, а тело обмякло.
– Ну скажите же вы, госпожа! – чуть не плача взмолилась Лизавета.
– Никола! – грозно сказала я. – Княгиня с тобой говорит. Ну-ка, быстро проснись!
– Да, княгиня, – вновь открыл глаза тот. – Слушаюсь, княгиня.
Вспомнив совет Михаила поговорить с кучером, я спросила первое, что пришло в голову:
– Ты где живешь, Никола?
– Отвечай княгине! – прикрикнула Лизавета.
Я укоризненно глянула на нее, и она смущенно зарделась.
– Живу? Там… – Никола неопределенно махнул рукой, – От конюшни сбоку домик такой… Хороший. Теплый зимой. Три окошка…
Он опять начал уплывать.
Но я строго спросила:
– Семья у тебя есть?
– Как же, госпожа, – вновь ожил Никола, – Без семьи человеку нельзя…
– Детишки есть? Сколько?
– Шестеро, – уже бодрее ответил Никола. Я заметила, что он оживал при моих вопросах, поэтому стала спрашивать чаще:
– Мальчики, девочки?
– Дык это… Нет… – озаботился Никола, не зная, как ответить княгине. – Не мальчики, не девочки – взрослые они уже. У самих дети.
– Ладно, можешь не отвечать, – разрешила я. – А при князе, моем отце, ты был уже кучером?
– А как же, княгинюшка! – приосанился Никола. – Ваш батюшка много ездил, меня часто сажали править. Не так, конечно, часто, как Петрушу – старого Князева кучера…
– А на какой карете князь любил ездить?
– На карете? Батюшки! – вдруг хлопнул Никола себя по лбу. – Где это я? Никак в вашей, княгинюшка, карете? Батюшки светы, да что ж это я?.. Что ж это делается?.. Кто ж лошадьми-то правит?
– Князь Михаил посадил к нам своего человека, – успокоила я кучера, – Ролка, кажется, зовут.
– А я? – не унимался Никола. – Я-то как к вам, госпожа, в карету залез?
– Ты устал, плохо тебе стало, вот тебя и пересадили сюда, отдохнуть, – начала объяснять я
Но Лизавета сказала, презрительно поджав губы:
– Навья истома с тобой приключилась! – И, отвернувшись, глухо пробормотала: – Позорник!
– Истома? Со мной? – не поверил Никола.
– С тобой, с тобой! – зло бросила Лизавета не оборачиваясь.
Рот Николы приоткрылся, на лбу выступили бисеринки пота. Вдруг его тело поехало вниз, я испугалась, что он снова теряет сознание, но оказалось, что это Никола пытается в узком пространстве между скамеечками встать на колени.
– Нет мне прощения, княгиня, – хриплым, надтреснутым голосом произнес он. – Опозорил, как есть опозорил… Виноват, княгинюшка. На мне вся вина, мне и искупать… Какую смерть выберете, ту и исполню! – И он лбом припал к сиденью.
Наверное, потому, что до пола лбом в тесноте кареты дотянуться было просто невозможно.
– Смерть? О чем он говорит, Лизавета?
– Он правильно говорит, – твердо сказала Лизавета и наконец повернулась к нам, глянула вниз, на коленопреклоненного Николу. – Выберите ему смерть, пусть позор с себя снимет!
– Это ему обязательно – убивать себя? – ошеломленно уточнила я.
– Обязательно, – просто сказала Лизавета. – Иначе ему же хуже будет. Изведется весь, что такой позор на княгинюш… – она запнулась, побледнела, но быстро исправилась, – что такой позор на себя навлек! Лучше пусть сразу умрет, чтоб не мучиться.
– А ты бы тоже себя убила, если б с тобой такая истома приключилась? – спросила я.
– Госпожа! – Лизавета ахнула и так побледнела, что, кажется, от кожи остались одни веснушки. – Вы думаете, я могу такое?.. – Она сделала попытку бухнуться на колени, но места на полу уже давно не осталось, и она смогла только чуть съехать с сиденья. – Если могу такое, то, конечно, заслуживаю смерти. Выберите самую лютую – сполню с радостью!