Когда я спохватилась и закрыла глаза, всматриваясь, то обнаружила кое-что новенькое. Не злую волю волхва, не осторожную внимательность Еева – нет, нас обступило тупое тяжелое давление. Никаких изысков, никакого разнообразия: в лоб – плотно и тупо.
Источник давления нашелся не сразу – слишком ровной была пелена окружившей нас тяжести. Я осторожно пощупала наверху, среди ветвей – никого. Ниже – моя мысленная рука почти скрылась в сером тумане, не встречая никакого сопротивления. Повела еще ниже, над самой землей. И оглушительный вопль заставил сердце пропустить удар. Я отдернула руку, но поздно: плотного давления как не бывало, а на пальцах имело место ощущение раздавленного слизняка.
Бокша топал вперед, не сбавляя скорости. Никакого вопля он не слышал. Получается, я своим неловким движением раздавила кого-то на мысленном уровне.
– Бокша, – позвала я, чувствуя гадливую дурноту от совершенного. – Положи-ка волокушу да взгляни – вон за тем кустом.
– На что? – уточнил ант, послушно укладывая волокушу. Знала бы я – на что!
– Кто-то там должен быть. Мертвый. Скользкий. Липкий. Бокша скрылся в кустарнике.
– О, да тут еще одна тропинка! – донесся его голос. – А липкого никого нет. Только лесовин дохлый валяется. Принести
– Не надо, сама посмотрю, – откликнулась я, уже проламываясь сквозь переплетенные ветви. Он действительно был нисколечко не скользкий и не липкий – с чего это мне показалось? Довольно аккуратный зверек. Валялся, раскинув лапы с короткими кожисто-черными пальчиками. Задние конечности длинные, передние – покороче. Так что при желании он, вероятно, мог ходить и вертикально – на задних лапках. Короткая серая шерстка оставляла впечатление мягкого войлока. Она росла по всему телу, поднималась по шее на безухую голову и внезапно обрывалась у человеческого младенческого личика. Искривленного гримаской плача.
– Ух ты, – озабоченно сказал Бокша, – Лесовин-то нюнил!
– И что?
– А это значит – заманивал.
– Куда?
– Знамо куда – в свою ловушку.
– Он людьми питается?
– Он такая тварь – все жрет! Людей, конечно, редко. Да и кто здесь ходит? Но если уж человека заманил – тоже слопает, не поморщится. Тут, госпожа, дело такое – как бы мы не заплутали! Он. лесовин, когда заманивает, с пути-то сбивает Я шел – думал, правильной дорогой иду, а оно, может, и не так… Вы уж накажите меня, дурня, по всей строгости, только теперь я и не знаю точно, куда вас завел!
Он сокрушенно покачал головой, переполняясь сознанием своей бесконечной виноватости.
– Бокша! – строго сказала я. – Ты не виноват. Он во всем виноват – лесовин. А ты все равно дорогу найдешь, как бы он тебя не сбивал!
Нужный эффект был достигнут: Бокша вынырнул из горькой хандры и с самым деловым видом завертел головой, соображая: – Найду, вот вам крест святой! Места и впрямь незнакомые, но выберемся обязательно!
– А как выглядит ловушка лесовина?
– То-то и оно, что никак не выглядит. Идешь – дорога как дорога, а упадешь вниз – колья острые. Мы с ватажниками находили такие ловушки, но уже использованные, с костями.
– А давай-ка, Бокша, не пойдем по той тропинке, на которую он нас вывел. Кто знает, чем она закончится, – не ловушкой ли? Лучше перейдем сюда, на тот путь, которым он сам бежал. Себя-то он в ловушку загонять не стал бы, как думаешь?
– Ну госпожа! – Бокша даже обомлел. – Ну голова! А я – то – дурень дурнем! И правда ведь! Надо сюда переходить.
Он споро ухватил волокушу, ныряя в зарослях, нашел проход – и вот мы уже в том же порядке, но двигаемся по новой тропе.
Бокша теперь внимательно смотрел под ноги, и у него вызревала мысль, которая в конце концов все-таки дозрела.
Я вздохнула и остановилась, покорно ожидая продолжения.
Бокша осторожно уложил волокушу, повернулся, вытер мокрую от слез щеку, поклонился в пояс. Потом счел, что этого мало, и, степенно опустившись на колени, припал лбом к траве: – Бога буду за вас молить, госпожа. Спасительница моя. Кабы не вы – я ж первый шел, я в ловушку лесовинскую и попал бы. Спасли вы меня, душу мою грешную, ваша она по праву теперь!
Ну, положим, его душа и раньше была моя, без всяких формальностей – мне ли этого не видеть в его курчавой голове? Так что прибыли никакой я не получила. Но за благодарность – спасибо.
– Это потому, – наставительно произнесла я, – что мы вместе. А одна я без тебя пропала бы. Так что это ты молодец!
Бокша, стоя на коленях, покрутил головой, пытаясь сообразить: как это у госпожи так ловко вышло, что она ему жизнь спасла и он же молодец получается?
– Ладно, мудрец ты мой, – засмеялась я. – Вставай, пошли уже. За дорогой следи.
Бокша и следил. Что не помешало нам наткнуться на болото.
– И куда теперь? – устало спросила я.
День клонился к сумеркам.
Не оставить ли на завтра канитель с поиском нового пути. не приготовиться ли к ночлегу?
Тем более что Бокша и сам так думал. И указал прямо в середину болота:
– Туда Кто б возражал, а я – то знала его мысли. Бокша по темной поре опасался дикого зверья, а на островке, что он заприметил среди унылых болотных кочек, зверье нас достать не могло.
– Пошли, – вздохнула я, хоть и страсть как не хотелось лезть в болотную жижу.
Но обустроиться на болотном островке нам не дали. Только мы вышли на твердое, как сразу несколько человеческих существ засемафорили своими мыслями с другого края островка. Почувствовав направление этих мыслей, я охнула: – Бокша, падай!
Не обсуждающий приказов Бокша рухнул как раз вовремя: над его головой пронеслась стрела и улетела дальше, к лягушкам. Зато вторая стрела легла уже ближе, а третья вообще воткнулась в землю прямо перед моим носом. Даже не стрела, а так, тонкая веточка, заостренная с одного конца. Но попади она в меня – прошила бы кожу, а то и мясу досталось бы. Пора было начинать переговоры.
– Не стреляйте, мы к вам с миром! – крикнула я, отползая назад, к болотной слякоти.
И очень вовремя: очередная стрела воткнулась как раз в то место, где я только что лежала. Вести переговоры расхотелось.
Тем более что из мыслей стрелявших выяснилось: меня не поняли. И даже испугались еще больше. Пятеро нападающих спешно натягивали луки для следующего выстрела.
«Хорошо… Все хорошо… Бояться нечего…» Я протянула руку к одному из стрелков, погладила его дергающийся от ужаса мозг, дотянулась до второго…
Это были акты. Их сознание легко пошло ко мне, прильнуло по-щенячьи, расслабилось в ожидании СЛУЖБЫ. Луки их тотчас опустились и затем были положены вниз, на траву. Но только у этих двоих. Трое других продолжали отстрел. Одна стрела пришпилила мое платье к земле, вторая воткнулась в плечо лежащему впереди Бокше, а третья достала меня, впившись в руку чуть выше предплечья.
Бокша охнул, выдергивая из своего плеча стрелу, обернулся и увидел мою окровавленную руку…
– Лежать! – заорала я, предупреждая его попытку вскочить и что-то сделать. Что сделать – он не мог понять и сам: то ли кидаться ко мне на защиту, то ли идти грудью на врага?
А я торопилась изо всех сил. Не обращая больше ни на что внимания, сосредоточилась на оставшейся троице.
Мягче, еще мягче, ласковей… Ну ведь все так хорошо, просто замечательно!
Еще двое опустили луки. Третий свой лук все-таки поднял, даже натянул, но подумал и сел обратно в мокрый камыш, забыв про стрелу. Она сорвалась с тетивы, зло прошипела по траве, вонзилась в ближайший бугорок и осталась там торчать, неутоленно подрагивая оперением.
– Бокша, – позвала я, со страхом глядя на стрелу, торчащую из руки. – Помоги…
Самой прикасаться к ней было жутко.
Тут уж Бокша показал чудеса скорости. Вскочил, напрочь забыв, что сам ранен, нагнулся надо мной, молниеносным движением выдернул тонкую палочку, отбросил в сторону и, причитая: «Ранку надо промыть!» – бросился назад, к болоту.
Я только на секунду представила, как он тщательно промывает мою рану болотной водой пополам с ряской, подскочила, заорала: – Не надо!!