– Ну, нечисть как создателя гривн я отмела сразу – вы же сами сказали, что она не создает ничего, иначе бы и нечистью не была.
– Да. Тут вы правы. Но кто тогда остается – анты? Если анты пришли из того же мира, что и наши предки – только раньше, много, много раньше, – могли они их с собой принести? Как вы думаете? Помнится, вы говорили, что у вас вещи становятся все сложнее и сложнее. Но такой сложности, как в гривнах, а тем более в тетарте, я так понял, у вас еще нет?
– Нет, – вынуждена была согласиться я.
– Вот, – удовлетворенно кивнул он головой. – Я и спрашиваю: кто? У вас, княгиня, спрашиваю, как у знатока иного мира. Потому что в нашем мире их просто некому делать! А у вас? Не бывало такого, чтобы и у вас что-то сложное люди делали, делали., а потом забыли? Или убили тех мудрых людей, которые могли творить столь великолепные вещи? Или погибли те мастера от мора какого-то? Ведь и на мудрых мор может найти!
– Ну вообще-то… – неуверенно начала я. – Хотя это из области легенд…
– Смелее, княгиня, – подбодрил Каллистрат.
– Вроде бы какие-то государства в глубокой древности были – ну в очень глубокой… Пятнадцать —двадцать тысяч лет назад… Что тамошние жители могли, чего не могли – этого никто не знает. Потонули они вместе со страной своей. Говорят, они звались атлантами, а страна – Атлантидой.
– Анты, атланты, – оживился Каллистрат. – Не видите некоторого сходства даже в названии? Может, ваши великие атланты изобрели гривны, пришли сюда, а когда страна их потонула, то одичали они здесь, так же как мы теперь дичаем, и стали актами?
– А гривны?
– Что гривны?
– Это мы с вами пользоваться гривнами толком не умеем: не придушили, и на том спасибо! А если атланты сами же их и сделали, так чего ж они не использовали их мощь до конца? Не знаю… И как-то обидно за них… Чтоб такие вещи умели Делать, а потом деградировали до того, что наши предки их с огнем знакомили заново? Не хочу, чтоб так было!
– Но, княгиня, вы же такая разумная, давайте строго придерживаться разумных доводов!
– А у меня женская логика, что я тут могу поделать? Не нравится мне, что анты – это переродившиеся атланты. Мне больше нравится то, что мы сначала думали, что анты – какое-то племя. Может быть, бронзового века, может – каменного. Зашло сюда две-три тысячи лет назад – и попалось в ловушку. Выйти не смогло… Подождите, Каллистрат! Я ведь вспомнила еще одно! Волхвовские боги! Они-то откуда взялись тут у вас? Наши предки пришли уже христианами, а волхвы – язычники. Причем чисто славянского толка. Вы не знаете, были примеры в летописях, чтоб кто-то из господских родов в волхвы подавался? А то я тут провела некоторые натурные исследования лесных волхвов…
– Нет! – Ответ Каллистрата был быстр и категоричен. – Такого позора, чтоб уйти к волхвам, – такого ни один род не допустит! Если б даже вдруг случилось… Нет, и тогда нашли бы охальника. И придушили. Там бы в лесу и нашли, на капище их поганом. Нет, волхвы – они из антов!
– О-о… Значит, волхвы – последние из антских господ? А их язычество – антское? А знаете, что мне моя травница Меланья как-то сказала? Что языческие боги в родстве с нечистью! Это как понимать?
Каллистрат молчал, и на его лице явно читалось: «Как хотите, так и понимайте, а я с этими грязными волхвами и гнусными богами возиться не собираюсь!» – А ведь объяснение должно быть! – упрямо сказала я. – Меланья так уверенно об этом говорила… А откуда оно может взяться – не пойму. Вот нечисть. Целиком местное явление. Живет не тужит, с природой дружит. Если б еще не люди – совсем ей было бы хорошо. И вдруг она оказывается в родстве с богами, которые и у нас водились, в том, нашем мире… Может, наши боги – Перуны всякие и Свароги – были когда-то реальными личностями, потом нашли лазейку сюда, пришли да и одичали, как это здесь принято? До нечисти? А, Каллистрат?
– Или наоборот, – неожиданно произнес он.
– Куда это – наоборот?
– Наоборот – значит в обратную сторону. Почему вы, княгиня, думаете лишь о том, что ход ведет только в одну сторону – из мира наших предков сюда? А вдруг нечисть в ваш мир отсюда залезла? И было это давно. Задолго до того, как наши предки здесь ее поистребляли. Ведь говорят летописи: нечисть вначале разные виды имела. Есть на это летописные указания. И вот пришел когда-то к вам отряд большой и красивой нечисти – под видом богов. И начал, по своему обыкновению, склонять людей жить не для себя, а для природы. Да, видно, не преуспел тот отряд в вашем мире. Тут уж условия вашего мира не подошли. Люди, может, первоначально и начали поддаваться, а потом все равно занялись этим вашим… Ну, звучное слово… Про… что-то там.
– Прогресс?
– Точно! Прогрессом!
– Да уж, человечество наше любит этим делом баловаться! Иногда и заигрывается… А как без него? Мне, между прочим, непонятно, как и сама нечисть без него могла появиться? Даже хоть и здесь? Ну и сидела бы себе в полном единстве с природой в полностью животном состоянии! Так ведь нет! Поднялась до разума! Как-то же она эволюционировала? Что было стимулом для эволюции нечисти? Борьба за выживание с природой? Так они вроде принципиально с ней не борются! Что скажете, Каллистрат?
Он только хмыкнул неуверенно.
Пришлось продолжить самой: – А может, нечисть и не эволюционировала вовсе? Может, она продукт не эволюции, а биотехнологии? Вдруг специально вывели, чтоб она за экологией этого мира следила? Лесовиков таких. А? Атланты и вывели. Именно те атланты, которые и ходили в гривнах. А гривны эти на самом деле какие-нибудь атлантские скафандры. Только в свернутом состоянии! И чинили атланты эти скафандры тетартами. Смотрите, Каллистрат, как все складно получается! А когда Атлантида погибла, то уже некому было за скафандрами приходить – вот они и сохранились до нашего времени в рабочем состоянии! Как вам такое объяснение?
– И все равно эти ваши лесовики, которые нечисть, могли попытаться поюм обратно в ваш мир пролезть! – упорствовал Каллистрат. – И может, даже волхвы их туда и провели!
– Могли, могли, – утешила я его. – И до сих пор, может, лезут. Вы вот думаете, что ваш остров на этой планете – единственный. А ведь вполне вероятно, что есть и другие остс кактусами. И оттуда тоже в наш мир ходы есть – только на другие наши материки, не в Европу. В Мексику, например. Мексиканцы, я слышала, страсть как любят через галлюциногенные кактусы со всякой нечистью общаться!
– И наверно, там свои проводники – волхвы, предатели рода человеческого – тоже есть!
– Наверно. Ох, не любите вы волхвов!
– А они кого-нибудь любят? – резонно заметил Калли-страт.
Я только пожала плечами.
На следующий день, к вечеру, мы уже подъезжали к Киршагу, родовой вотчине князей Квасуровых.
– Теперь ты выполнил последнюю волю Порфирия, – обратилась я к Никодиму, который ехал на оболыжской лошадке рядом с дверцей кареты.
– Пока нет, – качнул он головой и указал на громоздкие крепостные стены с бойницами. – Вот как в твердыню въедем, через ворота Киршагского кремля пройдем, тогда, считай, выполнил.
Твердыня была хороша. Неприступный утес, увенчанный игрушечным (отсюда, издалека) замком самого средневекового вида. «В таком феодальном гнезде править бы Георгу, – подумала я рассеянно. – Цитадель как раз для его кровавого облика».
Милое, гостеприимное кравенцовское лыцарство, а тем более сам князь Михаил Квасуров, безмятежно прилегший в своем коконе-нубосе позади меня через тонкую стеночку кареты, совершенно не вязались с Киршагским кремлем, мрачной тенью вставшим на фоне огромного оранжевого заката. И даже с обликом несостоявшегося кравенцовского князя – Порфирия Никитовича – не вязался.
«Не этот ли пейзаж мгновенно возник на мысленном горизонте Порфирия при нашей первой встрече, как только он узнал, что перед ним – княгиня Шагирова? То-то он так не хотел уезжать из славного города Сурожа!» – Я приоткрыла дверцу и выглянула.