– Вид у тебя такой, будто только что с кем-то подралась. Но меня это почему-то не удивляет. – Губы матери дрогнули, но голос оставался самым сладким звуком, который Телла когда-либо слышала.
– Повздорила с розовым кустом. – Она бросилась к кровати и заключила мать в объятия. От Паломы больше не исходил сладкий аромат магии, но Телле было все равно. Она крепко и яростно прижалась к ней, положив голову ей на плечо.
Палома обняла дочь в ответ, но лишь на мгновение, после чего откинулась на стеганую подушку, прерывисто дыша, и ее веки начали опускаться.
– Прости! – Телла тут же отстранилась. – Я не хотела причинить тебе боль.
– Ты никогда не смогла бы причинить мне боль своими объятиями. Я просто… – Мать наморщила лоб, полускрытый растрепанными прядями темных волос, как будто пытаясь ухватить ускользающую мысль. – Думаю, мне нужно поесть, моя маленькая. Можешь принести мне немного еды?
– Сейчас позову служанку.
– Мне… мне… кажется… – Веки Паломы затрепетали и закрылись.
– Мама!
– Я в порядке. – Она снова приоткрыла глаза. – Только очень ослабела и голодна.
– Сейчас найду тебе что-нибудь поесть, – пообещала Телла.
Ей не хотелось расставаться с матерью, но и заставлять ее ждать, пока служанка будет бегать вверх-вниз по лестнице, тоже не следовало. Поэтому Телла сама поспешила на кухню, где вообще никого не обнаружила. Похоже, все служанки ушли на Фестиваль Солнца.
Кухня казалась покинутой, и никто не остановил Теллу, когда она схватила поднос и начала накладывать на него еду. Она выбрала самые красивые фрукты с блюда пухлых персиков и ярких как солнце абрикосов. Затем взяла ломоть твердого сыра и полбуханки хлеба с шалфеем, машинально сунув в рот кусочек, так как вместе с волнением и сама почувствовала голод. Мать, наконец, проснулась, и с ней все будет в порядке, как только она поест.
Телла подумала о том, чтобы заварить чай, но ей не хотелось ждать, пока закипит вода, поэтому решила лучше поискать вино. Строго говоря, спиртное в пансионе никогда не подавали, но она была уверена, что у хозяйки есть запасы, и не ошиблась. В шкафу обнаружилась бутылка бургундского, вместе с которой Телла прихватила пару шоколадных эклеров на сладкое.
Гордая тем, сколько угощений удалось раздобыть, она стала осторожно подниматься по ступенькам.
Телла помнила, что закрывала за собой дверь, но, похоже, оставила ее приоткрытой и теперь толкнула локтем, чтобы полностью распахнуть. При этом она уронила персик, который с глухим стуком шлепнулся на пол.
Телла вошла внутрь, отмечая, что в комнате стало холоднее, чем когда она уходила, и тише. Слишком тихо. Единственный звук исходил от мухи, привлеченной украденными ею угощениями.
– Я вернулась! – Телла старалась не нервничать, не получив никакого ответа. Это Скарлетт вечно обо всем беспокоится. Тем не менее Телла не могла отделаться от чувства растущего беспокойства.
Она зашагала быстрее, и с ее подноса вслед за персиком скатился абрикос. А потом и весь поднос чуть не выпал из ее дрожащих рук.
Матери на кровати больше не было.
И нигде в комнате тоже.
– Палома? – позвала Телла, будучи не в силах заставить себя произнести слово «мама». Было слишком больно кричать так же, как в детстве, и не получать ответа. Она поклялась никогда больше этого не делать. Оказалось, не менее болезненно и позвать ее по имени и также не дождаться отклика.
Чувствуя, как у нее перехватывает горло, Телла попыталась озвучить оба известных ей имени своей матери:
– Палома! Потерянный Рай!
Безрезультатно.
Поспешно поставив поднос на кровать, она бросилась во вторую спальню, затем в ванную комнату, но обе были пусты.
Ее мать ушла.
От потрясения у Теллы отказали ноги. Она неуклюже приплелась обратно в спальню, и тут колени у нее подогнулись, так что пришлось схватиться за ближайший столбик кровати, чтобы не упасть.
Лишь муха неутомимо жужжала над ставшей ненужной едой. Телла отчаянно пыталась сообразить, что могло произойти. Мама была невероятно слаба и в смятении. Возможно, она сама пошла искать Теллу и заблудилась? В таком случае просто нужно найти ее и…
Заполошный поток мыслей прервался, когда Телла заметила оставленную на комоде записку. С трудом поднявшись, дрожащими пальцами она подняла листок бумаги, исписанный торопливым, корявым почерком.
Любимые мои девочки!
Сожалею, что приходится покидать вас так скоро, но, чем дольше я стану ждать, тем тяжелее мне будет это сделать. Прошу вас простить меня и не искать снова. Я желала в жизни лишь одного – защитить вас, но мое присутствие подвергнет вас двоих еще большей опасности.