Форсированно наращивалась и прямая госсобственность. Флагманом государственного сектора с 1937 года стал концерн «Герман Геринг», оперировавший в угольной, сталелитейной и горнорудной сферах. Первоначально основанный на неприбыльных, но имеющих военное значение активах, геринговский госконцерн агрессивно расширялся. «Неарийская» собственность экспроприировалась по беспределу, как буроугольные шахты Игнация Петчика. Но поглощались и вполне арийские объекты, если в том усматривались нужды четырёхлетнего плана. Передать госконцерну внушительную долю своих активов был вынужден даже «Стальной трест» убеждённого нациста доктора Феглера. В 1939-1940-м была чохом конфискована собственность порвавшего с режимом и эмигрировавшего Фрица Тиссена. Ему самому — одному из первооткрывателей фюрера, субсидировавшему НСДАП аж в 1922-м — ещё предстоял концлагерь. Излишне уточнять, что ни экономическое, ни какое бы то ни было сопротивление этому процессу уже не имело никакого смысла.
В знак протеста против государственной «социализации» хозяйства, инфляционной финансовой политике и международных финансовых афер режима в 1937 году с поста министра экономики ушёл Ялмар Шахт. Его не стали задерживать. Министерство принял Геринг, затем главный экономист НСДАП Вальтер Функ, совместивший министерский пост с руководством Рейхсбанком. Над экономической политикой был окончательно закреплён партийный контроль. Военный лётчик Геринг и экономический журналист Функ, в отличие от профессионального финансиста Шахта, были убеждёнными национал-социалистами, свободными от буржуазной классовой ограниченности.
Эти события имели ещё одну специфическую сторону. В первое трёхлетие нацистского режима в крупном капитале преобладал традиционный блок угледобывающих и сталелитейных компаний. Массированные госзаказы, связанные с программами перевооружения, получали в первую очередь структуры Рейнско-Вестфальской группы, подобные «Стальному тресту». Они же оказались в политическом выигрыше от «Ночи длинных ножей». Их интересы в наибольшей степени выражал Шахт на министерском посту.
1936–1937 годы изменили ситуацию. В военном производстве обозначился «перекос вширь» — большое количество корпусной металлопродукции без должного топливного обеспечения. Наступил час химпрома. Ближайшим сотрудником Геринга в Генеральном совете по четырёхлетнему плану стал глава наблюдательного совета «ИГ Фарбениндустри», выдающийся химик Карл Краух. Концерн изначально продвигал концепцию «вооружения вглубь», инновационного производства синтетического бензина, прежде всего для военной авиации. Теперь программа «ИГ Фарбениндустри» была включена в приоритеты четырёхлетнего плана. То, чего не удалось добиться через Штрассера, реализовалось напрямую через Геринга. Олигархические группы промышленников выровнялись перед государством.
Нацизм всегда оставался для буржуазной аристократии социально-чуждым движением. «Следует отвергнуть точку зрения, будто социалистические требования нацистов выдвинуты не всерьёз. Они, конечно, вполне серьёзны, и их смысл не представляет собой ничего иного, кроме чистого коммунизма», — предупреждал фон Шлейхер ещё в октябре 1930-го. Ещё фундаментальнее идеологических были различия «эстетические», социокультурные. Поднявшийся из плебейских низов, нацизм отвергал и так или иначе ломал традиционную иерархию «фонов» вместе с их традиционной моралью. Гитлеризм был насквозь криминален, и фюрерство комплектовалось соответствующим контингентом. Одно это делало новый порядок принципиально иным, нежели планировался магнатами. Но…
«Я твёрдо убеждён, что может быть достигнуто согласие между воззрениями национал-социализма и возможностями частного хозяйства, ибо альтернатива не капитализм и социализм, а индивидуализм и коллективизм», — писал Шахт Гитлеру весной 1932-го. При этом необходимо учитывать, что «коллективизм» и по Шахту, и по Гитлеру означал этатизм.
Нечто подобное методом тыка нащупывал Ленин в «плане акционирования» 14 годами ранее. Но русская буржуазия оказалась не столь организована, как немецкая. А главное, не столь решительна, чтобы осознанно продать душу дьяволу.
Однако нельзя сказать, чтобы между крупным капиталом и высшей бюрократией хотя бы в какой-то мере произошёл разрыв. Финансово-промышленная олигархия примирилась с приоритетом партийно-государственной верхушки. Претензии на решающий голос были сняты. Далее речь шла не более чем о лояльном сотрудничестве.
Магнаты крупного капитала дисциплинированно выполняли производственные задания государства и оплачивали значительную часть нацистских социальных программ типа «зимней помощи». На постоянной основе функционировал «Кружок друзей рейхсфюрера СС», регулярно жертвовавший крупные суммы на нужды партии и её Охранных отрядов. Подчинённая роль частного капитала в нацистском государстве компенсировалась избавлением от конкуренции, социально-политической стабильностью, перспективой скорых завоеваний, устойчиво высокой нормой прибыли (пусть во многом условной и перераспределяемой) и допуском во власть.
Режим НСДАП эффективно выполнял заявленные задачи. Но на своих жёстких условиях, о которых Гитлер как-то забыл упомянуть в речах 27 января 1932-го и даже 20 февраля 1933-го. Капиталисты были поставлены перед фактом: дьявол хитрее продавшихся. Оставалось делать своё дело в нацистской системе — по-своему готовить Германию к вечной войне.
Смерть и оружие
Несколько особым оставалось положение военной верхушки. Поначалу командование рейхсвера наивно посчитало себя главным триумфатором «длинных ножей», но эта иллюзия продлилась очень недолго. Гитлер откровенно не доверял генералитету. Лишь военная авиация, созданная Герингом и проникнутая духом нацизма, воспринималась им как должная опора. Сухопутные же войска фюрер считал идеологически реакционными, проникнутыми консервативными монархическими настроениями, несовместимыми с национал-социализмом. Личный состав флота был подвержен католическому влиянию. Не случайно оттуда в своё время со скандалом списали Гейдриха.
Будущую войну предстояло вести не рейхсверу. Нацистское партийное руководство готовило кардинальную военную реформу. Она не сводилась к многократному наращиванию численности и качественному перевооружению. Гитлеру требовалась армия, способная к тотальной расовой войне. Навыки кайзеровских времён, тоже весьма жестяные (зверства вильгельмовских войск в Африке, Китае, Бельгии), всё же не вполне соответствовали стандартам будущих «окончательных решений». Над германской армией должен был установиться нацистский партийный контроль. Люди, подобные Бломбергу и Фричу, составлявшие подавляющее большинство в генералитете и офицерском корпусе рейхсвера, добровольно его бы не приняли. К тому же они очень прохладно относились к стратегическим планам «беспощадной германизации Востока». Срабатывали бисмарковские предостережения от войны с Россией, тяжкий опыт Первой мировой, продуктивный германо-советский альянс 1920-х, соображения авторитетного фон Секта. Это значило, что генералитет первых лет нацизма, унаследованный от веймарских времён, был обречён на слив.
Об этом особо заботился лидер нацистского лобби в рейхсвере Вальтер фон Рейхенау, составитель армейской присяги на верность Адольфу Гитлеру. Симптоматично, что генеральское звание артиллерийский полковник Рейхенау получил именно в 1934-м. Тогда же был произведён в генералы Вильгельм Кейтель, несколько позже Альфред Йодль. Вполне лояльными новому режиму показали себя такие яркие офицеры, как Фердинанд Шёрнер (ему даже списали участие в подавлении «Пивного путча») и Эрвин Роммель, за годы нацистского режима поднявшиеся из полковников в фельдмаршалы. Не вдавался в нацистскую идеологическую муть, зато рвался реализовать свои оперативно-стратегические разработки теоретик «войны моторов» Гейнц Гудериан, ставший при Гитлере из полковника генерал-полковником. Принял нацизм как факт лучший германский полководец XX века Эрих фон Манштейн. Олицетворением же примерного нацистского военачальника быстро стал авиатор Альберт Кессельринг.