Разгром Франции подтолкнул фашистскую Италию к вступлению в войну. Но нельзя сказать, чтобы этот союзник сильно помогал Рейху. После итальянского вторжения на южной границе французская армия, уже раскатанная немцами, словно воспряла из пепла и нанесла итальянцам несколько поражений. Ещё хуже приходилось итальянцам в боях с британскими войсками. Англичане громили муссолиниевцев в Северной Африке и на Африканском Роге, вскоре выбили из Эфиопии, а когда осенью 1940-го итальянские войска с албанского плацдарма вторглись в Грецию, пришли грекам на помощь. В результате к весне 1941-го возникла непосредственная угроза английского вторжения в Италию. Немцам постоянно приходилось оказывать помощь незадачливым «наследникам Рима», что зачастую серьёзно путало карты Оберкоммандовермахт.
Поистине роковым стал апрель 1941-го. Полный разгром Муссолини в Греции вынудил немцев к броску через Югославию на выручку союзнику. Бросить его немцы не могли, поскольку англо-греческие войска, прорвавшись в Италию, с юга могли угрожать стратегическим позициям Рейха. В результате этой изначально незапланированной задержки были оккупированы Балканы, но нападение на СССР отодвинулось на полтора месяца. Движение германских войск к Москве растянулось до зимы… Четыре года спустя Гитлер вспоминал об этом эпизоде: «Наш опыт с дуче доказывает — нельзя относиться как к равному к тому, кто на самом деле равным не является».
К лету 1941 года оправдались самые, казалось, безумные надежды Гитлера, словно управлявшего судьбой. Австрия и Чехословакия были захвачены ещё до войны. Франция распростёрлась под Рейхом. Немецкий сапог топтал Бельгию и Голландию. Дания и Норвегия насильственно «возвращались в лоно германской цивилизации». Польша и Югославия погрузились в ад геноцида. Италия, Венгрия, Финляндия, Румыния и Болгария воевали на стороне Рейха. Испанский и португальский режимы, уйдя в нейтралитет, играли на англо-германской конфронтации, но в целом симпатизировали Берлину. Советский Союз мобилизовывал компартии на борьбу с британским империализмом и снабжал Рейх стратегическим сырьём. Лишь черчиллевская Британия практически в одиночку вела смертный бой с исполинской мощью гитлеровской Европы.
Меньше двух лет потребовалось нацистам на покорение континентальной Европы. Первый пароксизм политкорректности во всей красе явил закономерности этого явления. Благородное стремление любой ценой избегать войны, разрыхление либерализма, рациональность и гедонистический идеал, пренебрежение к «средневековым пережиткам» верности и твёрдости дали результат, превзошедший все ожидания: от норвежских фьордов до греческого Крита правил нацистский фюрер, практически объединивший Старый свет.
Но это не было целью войны. Это было сделано с целью дальнейшей войны.
«Вижу, как в восточной стороне»
Континент был завоёван, но британское сопротивление никак не удавалось сломать. Морские сражения велись на равных. Воздушную «Битву за Англию» выиграли королевские ВВС. Германское небо всё чаще оглашалось гулом английских бомбардировщиков. На юго-восточных театрах англичане раз за разом громили итальянских союзников Рейха. Опираясь на английскую поддержку, генерал де Голль удержал французские колонии в Африке и создавал там плацдармы для будущего отвоевания Франции. Запланированная операция «Морской лев» — массированное армейское вторжение на Британские острова — постоянно откладывалось как сопряжённая с неприемлемым риском и ни в малейшей степени не гарантирующая успеха.
И на таком фоне увязли переговоры с СССР о глобальном дележе мира. Кремль не считал их предметными, до тех пор, пока Рейх неспособен одолеть «этот остров», отказывающийся сдаваться. «Скажите, чьи это бомбы падают сверху?» — саркастично спрашивал Молотов в ответ на предложения Риббентропа о «разделе британского наследства», сделанные в берлинском бомбоубежище.
Вообще-то Сталин рассматривал эти планы с надлежащей серьёзностью. В общих чертах гитлеровские намётки сводились к параллельным «броскам на юг»: Германия развивает экспансию в Центральной Африке, Италия в Северо-Восточной Африке, Япония на Тихоокеанском пространстве, СССР отводится вектор к Индийскому океану через британский Индостан. Резоны фюрера были вполне понятны: советскими силами открыть в Индии сухопутный фронт против Британской империи. Но они не очень совпадали с резонами вождя, выдвинувшего контрпредложение: идея в целом принимается, однако СССР избирает другой путь на юг, несколько западнее и несколько шире — не через Индию, а через Иран, Ирак и Турцию. Учитывая, что власть в Иране принадлежала ориентированному на Германию шаху Реза Пехлеви, Турция также велась за Берлином, а в Ираке близился военный путч прогерманского «Золотого квадрата», можно представить реакцию фюрера на сталинскую мысль. Это не говоря о разных мелочах — вывод немецких войск из Финляндии, заключение советско-болгарского пакта, отказ союзной Японии от сахалинского угля…
К лету 1940 года Гитлер посчитал, что альянс со Сталиным изжил себя. Он был полезен во время войны в Европе — обеспечивал стратегические тылы, поставки, политическую поддержку. Но эта война победно закончена, а от столкновения с Великобританией СССР уклоняется. Соответственно, снимались все доводы против удара в восточном направлении. С перспективой беспощадной германизации, о которой давно и однозначно говорилось в «Майн кампф».
Сталинские контрпредложения, адресованные Берлину, не получили ответа (на обеспокоенные напоминания Москвы слышалось в духе «вопрос решается, ждите»). «План «Барбаросса» был утверждён Гитлером в декабре 1940 года. Нападение на СССР на планировалось на май 1941-го. Лишь необходимость вытаскивать Муссолини из кровавой балканской лужи привело на месяц отодвинуло начало Великой Отечественной.
Могла ли история повернуться иначе, если бы фюрер и вождь всё же сумели договориться? Превратилась бы Вторая Мировая война в подлинно идеологическую битву демократии с тоталитаризмом? Наверняка нет. Структурное родство нацистского Рейха и коммунистического СССР не перевешивало принципиального различия. Советский Союз являлся марксистско-тоталитарным ответвлением философии Просвещения, развивавшим идеологию Фрэнсиса Бэкона, его экстремально рационалистические концепции единоплановой и единоуправляемой «миромашины». Гитлеровский же Рейх, расовая мистика крови и почвы, инъецированная идеей насилия как высшей и самодовлеющей ценности, наследовал не Риму, а тевтонским становищам и гуннским кочевьям. Выбор предпочтения здесь — дело крайне извращённого вкуса. Но прочный союз между этими системами был невозможен, а временный союз советского марксизма с западной демократией был неизбежен. Потому что в картотеке Гейдриха марксисты и демократы вращались на вертеле одного электромотора.
«С ним сладить нелегко, теперь силён он»
Фантастические успехи первых двух лет войны вознесли авторитет НСДАП на недосягаемую высоту. Немцы воочию убедились в гениальности фюрера. Обещание превратить их в расу господ выполнялось стремительным темпом.
Несмотря на напряжённый трудовой ритм и нормированное распределение, в Германии заметно вырос уровень жизни. Вал военной добычи, изымаемой в оккупированных странах, распределялся безлимитно, работа на военном производстве оплачивалась ударно, миллионы немецких солдат отправляли семьям продуктовые и вещевые посылки, превратившиеся в важный экономический фактор. В Польше, Югославии, Франции, Чехословакии пошёл интенсивный передел промышленных мощностей, товарных запасов и земельных угодий. Немецкие предприятия и бауэрские хозяйства стали получать даровую рабочую силу (первоначально в основном из Польши) — уже к весне 1941-го в Германию было пригнано на принудительные работы до 3 миллионов человек.
Но всего существеннее было повсеместное открытие вакансий во властных структурах. Немец проходил по Европе как подлинный хозяин, наделённый исключительным правом властвования, грабежа и убийства. Этот «величайший в истории национальный взлёт» всецело связывался с партией и фюрером.