Но приближение конца не парализовывало, а подхлёстывало. В оставленное историей время предстояло успеть явить миру идеал НСДАП. Уже 31 марта 1945 года заместитель рейхсминистра пропаганды Вернер Науман снова произнёс речь о грядущей победе: «Это реальность. Откуда она исходит, мы не знаем. Это знает фюрер».
Наступавший час зеро требовал людей уж совсем особого типа. Такими были Рейнхард Гейдрих и Теодор Эйке — ушедшие за чередой ими же уложенных трупов. Другими, но такими же были Йозеф Тербовен и Одило Глобочник, Фридрих Крюгер и Вильгельм Редиес — в стремительной лихорадке несшиеся к концу. Возможно, кто-то из них вспоминал тогда Эрнста Рема и Августа Шнайдхубера, Карла Эрнста и Эдмунда Хейнеса — эти тоже бы не сдались…
А вот «толстопузый Герман», достигший мыслимых вершин, сдувался день ото дня. Гордость Геринга люфтваффе потерпела однозначное поражение от союзной авиации. Рейхсмаршал срывал злобу расстрелами пленных английских лётчиков, что ему дорого обошлось в Нюрнберге. Ушли и рычаги экономического управления. Власть «наци N 2», официального преемника фюрера всё более сводилась к контролю над прусскими театрами и лесничествами. Что поразительно, он принимал это как неодолимость судьбы, погружаясь в непрерывный загул. С головой, чтобы не слышать ничего вокруг. Что ещё поразительнее, после фюрера он оставался самым популярным лидером в немецком народе. Возможно, именно за обывательское поведение, за имидж славного небедного бюргера, махнувшего на всё рукой и радующегося жизни, пока она есть.
Массовые симпатии привлекал также Йозеф Геббельс. Рейхсминистру пропаганды помогал ораторский дар. К тому же, как гаулейтер Берлина он умело создавал впечатления «делящего бедствия» — разъезжал по местам бомбёжек, говорил с людьми, шутил и подбадривал… Скучный и закомплексованный педант Гиммлер популярностью не пользовался, зловещая аура СС и гестапо тоже этому не способствовала. Страшного Бормана почти никто не знал.
Генрих Гиммлер заведовал всеми видами карательных органов, полиции и спецслужб. С февраля 1943-го он возглавил и министерство внутренних дел — после того, как сдавший позиции 66-летний Вильгельм Фрик был направлен рейхспротектором в Прагу, сменить партийного «старого бойца», мусорщика-бандита Курта Далюге, получившего инфаркт. Все внутренние силовые структуры — СС, РСХА, МВД — унифицировались под единым командованием рейхсфюрера. Он повелевал и четырьмя десятками отборных дивизий Ваффен-СС с полумиллионным личным составом. Смерть Гейдриха и смена начальника РСХА не ослабила, а скорее усилила рейхсфюрера. Проще было руководить туповатым костоломом Эрнстом Кальтенбруннером, нежели «Люцифером Рейнхардом». Собеседники задним числом поражались: чем ближе подступал крах, тем радостнее выглядел Гиммлер. Он был убеждён, что опора на СС обеспечивает положение единственного настоящего хозяина Германии. И делает единственным партнёром в будущих мирных переговорах.
Впечатлял также трудоголизм рейхсфюрера, особенно в сочетании с некоторыми предметами деловой переписки. «Потребление овсянки правильно. В наших домах должны привыкнуть есть овсянку. Хайль Гитлер!» — писал Гиммлер в разгар советского контрнаступления под Москвой. Сотни миллионов людей гибли и уродовались, обеспечивая этот адский цирк.
Комитет по четырёхлетнему плану перехватил у Геринга молодой энергичный рейхсминистр вооружений Альберт Шпеер. К нему же перешёл от рейхсмаршала контроль над военно-хозяйственным штабом, занимавшимся перекачкой материальных ресурсов с оккупированных территорий в Рейх. Отстроенная Шпеером министерская система намертво повязала гигантов германского капитала. Концерны и тресты Круппа, Флика, Боша, Сименса окончательно превратились в уполномоченные структуры, выполняющие плановые задания в обмен на небывалые прежде преференции в сфере снабжения и распределения.
Министерство вооружений и боеприпасов превратилось в центральное экономическое ведомство, подмявшее под себя все виды хозяйственного управления — государственного, военного и формально частнопредпринимательского. Министерство экономики и снабженческие органы вермахта отошли на второй план. Единственной инстанцией, стоявшей выше, оставалась канцелярия НСДАП. Результатом стало скачкообразное навёрстывание военного производства аж до конца 1944-го, после чего падение стало невозможно предотвратить из-за оккупации союзными войсками промышленных областей.
Неудивительно, что Гитлер благоволил Шпееру настолько, что позволял иногда почтительными намёками возражать себе. Трезвомыслящий технократ пытался использовать открывшиеся возможности, спасая то, что ещё можно спасти. Он планировал воссоздать правительственный Военный кабинет, перетянуть в эту структуру управленческие прерогативы, отодвинуть партийных маньяков от рычагов власти. Шпеер легко находил общий язык с прагматичным хозяйственным менеджментом и вменяемым генералитетом. Даже в аппарате НСДАП он приобрёл сильного партнёра в лице гамбургского гаулейтера Карла Кауфмана, отрезвлённого бомбардировками. Во главе Военного кабинета Шпеер предполагал поставить популярного в народе Геринга, от имени которого рассчитывал зондировать почву для тайных мирных переговоров. Но этот хитроумный план был обломан первым же разговором с Гитлером. Фюрерское «найн!» закрыло вопрос на корню.
Параллельно со шпееровской структурой продолжало функционировать министерство экономики. В феврале 1943-го, на следующий день после капитуляции в Сталинграде, министр Вальтер Функ своим распоряжением ликвидировал 75 тысяч магазинов, «не являющихся необходимыми для снабжения населения». Прекратилось функционирование ресторанов, кафе и гостиниц, «бесполезных для военного снабжения». По Германии прокатилось веерное закрытие мелких производств. Зато войска и военные заводы получили мощный приток пополнения.
Чрезвычайная экономическая политика неожиданно подбросила вверх доктора Геббельса, чья сфера, казалось, была далека от хозяйства. Обычная для тоталитарных режимов практика управленческого параллелизма привела рейхсминистра пропаганды и просвещения на пост «уполномоченного по тотальной войне». Геббельс рьяно продолжил работу Функа, ликвидируя мелкохозяйственый сектор, загоняя к станкам лавочников и их жён: «Мы временно отказываемся от прежнего уровня жизни! Кто сидит вечерами в баре, тот не выполняет обязанностей в тотальной войне! Колёса должны вертеться только для победы!». Активы закрываемых предприятий безвозмездно передавались министерству вооружений.
Такова была благодарность нацистского режима тем, кто когда-то пошёл в отряды Эрнста Рема. Но происходящее не вызывало сколько-нибудь серьёзного общественного протеста. Массы постепенно осознавали кошмар положения, но выход видели не в свержении, а в победе режима. «Прочная клятва — та, что на крови», — говаривал в своё время Гейдрих. И партия действительно сумела повязать нацию пиратским принципом «теперь хоть в рай, хоть в ад».
Над руинами
Над дисциплинированной массой народа, над глухо грызущейся сворой — фюреров и — лейтеров высился Адольф Гитлер. Постарев за первые три года войны «лет на пятнадцать» (так отозвался Геринг о психофизической динамике), он ни на минуту не прекращал своего фюрерского служения. Не становясь ни чьей-либо марионеткой, ни декоративной фигурой. Тоталитарная власть над Германией и захваченными ею странами сосредотачивалась в его руках. Однако закономерная фиксация на военном руководстве требовала кого-то на подхвате. Уже в конце мая 1941-го у Гитлера появилось «альтер эго». В лице Мартина Бормана.
Начальник партийной канцелярии, секретарь фюрера… Что это такое по сравнению со звучными титулами главного егеря? Однако власть коричневого канцеляриста превосходила даже рейхсфюрерскую, не говоря о рейхсмаршальской. Основа любого тоталитарного режима — идеократическая партия. Именно её руководство оказалось в руках Бормана.