Равенство прав и обязанностей? Выполнено. Обязанности убивать и умирать уравняли, прав лишили всех. Уничтожение «лёгких» доходов? Выполнено. Расплачиваться за взлёт всем пришлось тяжко. Национализация акционерных трестов? Акции национализировались не все, зато люди поголовно. Участие рабочих в прибылях? Кому нужны такие мелочи, когда дано большее, «порядок национального труда». Достойное пенсионное обеспечение? Выполнено. Для тех, кто доживёт до пенсии.
Оздоровление среднего сословия, наделение мелкой собственностью? Что может быть здоровее фронта и военного завода. А собственность — способ служить расе-нации-партии-фюреру. Аграрная реформа для общественных нужд, снятие земельной задолженности? Долги с бауэра сняли, а в уплату отправили сына в пекло.
Безжалостная борьба с врагами общества, смертная казнь каждому без различия расы и религии? Перевыполнено. Вообще без всяких различий. «Если кто-то лежит убитый, это я его застрелил» (рейхсмарщал Геринг). Замена римского права немецким народным? Эти нюансы перестали замечаться. «Нам плевать, если кто-то против» (рейхсминистр Геббельс).
Народная армия вместо наёмной? Снова перевыполнено: партийная вместо народной.
Образование каждому достойному немцу, приучающее к идеям государственности? Обязательный спорт для здоровья, всё для материнства и детства? Несомненно. «Привыкайте есть овсянку» (рейхсфюрер Гиммлер).
Запрет лжи в прессе? Чужой — да. Всю прессу немцам? Точнее, немцу. Ещё точнее — доктору Геббельсу. Все религии на службу расе? Выполнено.
Сильная централизованная власть? Выполнено. Сословно-профессиональные палаты? Вот тут как-то смялось. Чего-то и не упомнишь.
Короче, нацисты оказались хозяевами своего слова. Обещанное в целом исполнили. Не зря своё последнее 24 февраля НСДАП провела под знаком «триумфа». Другое дело, что выполнение оказалось с чрезвычайным перебором и очень ненадолго. Но в эти детали никому не рекомендовалось вдаваться.
Через три недели после завершающего нацистского празднования, 19 марта 1945 года, увидел свет знаменитый «приказ «Нерон». «Все сооружения промышленности, транспорта, связи и снабжения, а также вещественные ценности, которые враг сможет использовать для себя, надлежит разрушить», — говорилось в этом документе, уникальном даже для Гитлера. По всей Германии предписывалось стирать с лица земли дома и дороги, заводы и вокзалы, склады и машины. Война окончательно переводилась в формат конца света. Уходящая в небытие НСДАП однозначно просигналила Германии и её народу: оставьте надежду жить. Девятый пункт программы партии — равенство прав и обязанностей. Исчезнем все.
Партаппарат и СС приступили к выполнению приказа. Теперь «фюреры экономики» уже действительно хотели бы взбунтоваться. Особенно те из них, чьи предприятия располагались на западе, в зоне англо-американского наступления. В последние недели режима они — в глубине души — прониклись острейшей неприязнью к нацистской партии, её идеологии и лидеру. Эта рефлексия, по мнению самих магнатов, вполне искупала совершённые некогда ошибки. Бросать в «огонь Валхаллы» конкретные активы, формально ещё находившиеся в их собственности, они никак не стремились. Но и о противодействии не могло быть речи — фюрер ставил принцип частной собственности не выше принципов римского права. Согласно девятнадцатому пункту программы НСДАП заменённого «немецким народным».
Возразить Адольфу Гитлеру во всей Германии мог лишь один человек — Альберт Шпеер. Но и он был в этих возможностях более чем ограничен. В своём меморандуме фюреру рейхсминистр вооружений и боеприпасов делал упор на то, что объекты и инфраструктура, подлежащие уничтожению, необходимы для победы Рейха. Об отмене приказа в любом случае нечего было думать. Однако Гитлер, цеплявшийся за призрак победы, отчасти внял шпееровскому доводу. Рейхсминистр получил полномочия общего контроля над акциями разрушений. Тесно связанный с ним генерал Гейнц Гудериан, буквально за несколько дней до полученной от Гитлера отставки, успел организовать армейскую защиту объектов от партийно-эсэсовских ликвидационных команд. В Гамбурге подлежавшую уничтожению инфраструктуру сохранил для союзников дальновидный ветеран НСДАП гаулейтер Кауфман.
У черты
Прошёл ещё месяц. Подоспел очередной праздник. 20 апреля 1945 года нацистская элита элит собралась в последний раз — под гром советских орудий в берлинском бункере отмечалось 56-летие Адольфа Гитлера. Поздравив фюрера, верховные соратники бросились в разные стороны: Геринг на юг в Берхтесгаден, Гиммлер на север в Любек. Оба имели свои виды на будущее.
Применив юридические навыки, Ламмерс обосновал право Геринга принять на себя руководящие функции. Поскольку власть фюрера была объективно ограничена штурмующими Берлин советскими войсками, вступало в силу преемство. 23 апреля рейхсмаршал направил в бункер телеграмму, в которой напомнил о гитлеровском указе от 29 июня 1941 года и объявил о готовности выступить в качестве преемника на переговорах о капитуляции с англо-американским командованием. Нацепив все ордена, Геринг собрался вылететь к командующему американскими войсками генералу Дуайту Эйзенхауэру и по-мужски всё решить, «как солдат с солдатом». Указ о преемстве давал на это формальные полномочия. А концлагеря, в конце концов, были не в ведении Геринга.
Как обычно, адресованная фюреру телеграмма сначала попала к рейхслейтеру. Борман подал её как «предательский ультиматум». Последовал ответ фюрера: снятие рейхсмаршала со всех постов, исключение из партии и сохранение жизни лишь ради прежних заслуг. В тот же день Геринг был арестован эсэсовским отрядом. Вместе с ним под арестом оказались Ламмерс и Боулер, с которыми Борман наконец свёл прежние счёты.
Искренне преданный фюреру Геринг был шокирован таким поворотом дел. Ни о каком антигитлеровском мятеже он не помышлял и даже не претендовал на руководство Рейхом. Его план предполагал лишь ведение переговоров с англо-американцами, поскольку фюрер блокирован в осаждённом Берлине. Геринг не видел ни малейшего повода для верховного гнева — и вдруг… «Если Адольф Гитлер верит в мою измену, пусть прикажет расстрелять меня, но пощадит мою семью», — только и нашёлся он сказать в следующей телеграмме. Борман незамедлительно согласился на это предложение. Кальтенбруннер получил из партканцелярии приказ расстрелять «изменников» Геринга, Ламмерса, Боулера. Однако ближе к маю 1945-го система партийно-канцелярской власти уже давала периодические сбои. Эсэсовские охранники откровенно продинамили расстрельный приказ, рассматривая Геринга как ценного заложника.
Устранение Геринга сыграло на руку Гиммлеру. К тому времени рейхсфюрер полгода в строжайшей конфиденциальности вёл переговоры с неофициальными представителями нейтральных Швеции и Швейцарии. Оперативную организацию взял на себя начальник партийной разведслужбы Вальтер Шелленберг. Смысл переговоров сводился к узкой теме — личной судьбе рейхсфюрера СС. В обмен на гарантии личной безопасности и признание властных полномочий Гиммлер соглашался практически на любые условия. В отличие от по-своему честного Геринга, он действительно предавал и фюрера, и партию, и идею. Но это и было его главным козырем. Наряду с объективной силой, которую придавала подчинённая Гиммлеру мегамашина СС.
Гиммлер не мог напрямую явиться к Эйзенхауэру (вполне вероятно, что в американском штабе хозяина гестапо и концлагерей пристрелили бы на месте). Ему приходилось вести переговоры с нейтралами, притом не имеющими конкретных полномочий. Бывший президент Швейцарии Жан Мюзи, глава шведского Красного креста Фольке Бернадотт могли лишь передавать соображения Гиммлера по соответствующим адресам. Чтобы хоть как-то скорректировать свой имидж, рейхсфюрер санкционировал освобождение из концлагерей нескольких тысяч евреев, переправленных в Швейцарию и Швецию. За каждого освобождённого взималась плата, которую Гиммлер в полном объёме переводил Красному кресту. Он вообще отличался безукоризненностью в денежных вопросах — жил на годовой оклад в девять тысяч марок (довольно скромно для одного из высших руководителей), на содержание гражданской супруги брал кредит в кассе взаимопомощи, позволяя Борману основательно себя подставлять.