Он посадил вертолет за Умео и смог купить билет на грузовое судно, уходящее вечером. Ему удалось убедить власти, что кто-то забыл проставить в его паспорте въездную визу, и направился в Саутгемптон через Гамбург.
В Лондоне он открыл свой дом, стоящий в городской черте. Здание размерами с отель стояло на почтительном удалении от улицы и было окружено высокой стеной, завершавшейся острыми штырями, к которым был подведен ток.
Он решил, что наступило время немедленно провести запредельную медитацию. У него состоится большое сборище, в котором он потеряет себя. Если повезет, это поспособствует ему отработать некоторые вопросы.
Но для начала он напичкал себя таблетками снотворного и отправился в постель, где ему предстояло провести три дня и три ночи в беспробудном забытьи. Когда он проснулся, энергии у него было недостаточно, и люди требовались ему еще более срочно.
Приняв ванну, он надел белую льняную рубашку с высоким воротником в стиле «бастилия», черный териленовый галстук, черные замшевые брюки и черный кожаный жакет. Он достал двубортное полуформенное пальто из гардероба, в котором их было штук пятнадцать, и положил его на стоявший у окна сундук. Затем надел пару черных ботинок с низкими, кубинской модели каблуками. Он придирчиво осмотрел свое бледное лицо в зеркале, занимавшем всю дальнюю стену, причесался — и этим удовлетворился. Джерри чувствовал себя довольно слабо и ощущал сильный голод. Подняв пальто, он достал из сундука новую пару перчаток и вышел из комнаты, отведенной для одевания. Собственно, было две комнаты для одевания; в одной из них была одежда, которую он никогда бы не удосужился надеть.
Дом, построенный в середине викторианской эпохи, имел шесть этажей, и на каждом из них — по две большие общие комнаты. Мебель, составлявшая содержание этих комнат, была словно разбросана по ним, и создавалось впечатление, что хозяин либо только еще въезжал, либо собирался покидать дом.
Джерри прошел по широким ступеням вниз до цоколя, где располагались кухни. Они сияли механическим оборудованием, которым едва ли пользовались. Огромные шкафы были наполнены консервированной обезвоженной пищей. Погреба внизу, кроме того, что имели в своих закромах вина и спиртное (которого он никогда дома не пил), хранили еще торгового образца комнату-холодильник, заполненную смешанным собранием различных туш. Вся эта коллекция — здесь и внизу — вызвала у Джерри ощущение тошноты при одной только мысли о ней. Он приготовил себе кружку растворимого кофе и съел упаковку хорошо усваиваемого шоколада.
В гараже за домом стояли два автомобиля. Один из них был небольшой «тойота-миниспорт», который японцы только что начали выпускать на рынок. Другой представлял собой самую старую вещь, принадлежавшую Джерри, — трехтонный сверхмощный лимузин «дюзенберг» тысяча девятьсот тридцать шестого года выпуска, больше, чем его «кадиллак», с обивкой из шелка цвета электрик. Выполненный по персональному заказу для добившегося особых успехов шефа полиции на Среднем Востоке, он имел пуленепробиваемые стекла и был снабжен стальными жалюзи, управляемыми выдвижной рукояткой регулировки окон, а также автоматическую систему смазки через каждые семьдесят пять миль; автомобиль делал девяносто миль в час на второй передаче. Обычно Джерри нравилось, когда во время езды перед ним был длинный капот. Еще один его автомобиль, «кадиллак», остался в гараже на Шафтсбери-авеню. Собственный его гараж был достаточно велик, чтобы укрыть несколько двухэтажных автобусов, и большая часть его площади была занята емкостями с топливом; внизу дополнительно был размещен небольшой резервуар с бензином.
Дверь выдвинулась из земли и вновь закрылась за ним, выпустив его на «тойоте» по асфальтовому выезду на Голланд Парк-Хилл, где он повернул налево, в сторону Верхней Кенсингтон-стрит, и сравнительно свободно добрался до основной магистрали.
Он включил радио и расслабился в широком плотном потоке машин, медленно продвигавшемся вперед. Через полтора часа он припарковал «тойоту» на своей резервной стоянке в Небесном гараже на Пиккадилли и с наслаждением вдохнул насыщенный воздух центра. Он никогда не чувствовал себя действительно комфортно, если его не окружало свободное пространство объемом по меньшей мере в пятнадцать миль в каждом направлении; здесь же он чувствовал самое большое счастье, шагая к Личестер-Сквер и таверне «Синий Боров», где намеревался выпить коктейль. Согласно его ощущениям, было бы неестественно для мужчины жить какой-нибудь другой жизнью.