В гостиной мама и отец о чем-то спорили, но мне не хотелось даже вникать в эти бессвязные отрывки. Речь шла обо мне. И пусть.
18.47
Что-то прохладное коснулось моей кожи, и я вздрогнула от неожиданности.
— Лежи, я измеряю температуру, у тебя, наверное, жар. — Мама заботливо потрогала мой лоб, а потом нахмурилась. — Что-нибудь болит?
Я прислушалась к своим чувствам — ничего. Ровным счетом ничего. Ни холода, ни жара, ни боли, ни усталости, даже голова прояснилась. Но это не походило на исцеление, скорее на медленную смерть.
— Нет, мне лучше. Просто, чувствую себя как-то странно.
Градусник запищал, и мама тут же забрала его у меня, взглянув на крошечный дисплей. Ее брови нахмурились.
— Давай еще раз, ты плохо держала.
— Почему? — засопротивлялась я, еще с детства ненавидя, когда мне что-то толкают подмышку.
— Потому что он показывает тридцать пять градусов.
— Может сломан? — Мама второй раз смотрела на градусник, закусив губу. — Сейчас схожу за другим. Лежи.
Ртутный показал то же самое, и я увидела, как на лицо мамы легла невидимая тень. Сомнение. Она не знала что делать. Впервые в жизни.
— Руки у тебя и, правда, холодные. Ты замерзла?
— Нет. — Я посмотрела на ее забинтованную ладонь и расслабилась — меня больше не тянуло магнитом к порезу, а в воздухе витал лишь раздражающий запах медикаментов. — Как рука?
— Приложила гемостатическую губку, так что все затянулось. Не волнуйся. Ты голодна?
— Нет. — Хотя на языке вертелось противоположное.
— Все равно приготовлю тебе что-нибудь, ты должна питаться. Подождем еще немного, а потом позвоним врачу, если потребуется.
Мысль об очередном курином бульоне была мне противна, но я не стала спорить. Хоть голод как таковой больше не напоминал о себе, мой желудок пустовал с пятничного вечера. Сегодняшняя попытка съесть сэндвич не считалась.
19.44
Я крошила кусочек темного хлеба, рассыпая крошки по тарелке с супом. Он давно уже остыл и стал совершенно неаппетитным. Попробовав одну ложку, у меня тут же появилось желание выплюнуть густоватую жижу — вкусовые рецепторы взорвались от невероятно соленого вкуса. Но хуже всего было мерзкое ощущение маслянистого жира, вызвавшего болезненный спазм. Но я заставила себя проглотить, чувствуя как бульон замер в желудке, словно маленький еж с острыми шипами.
Мне нравилось, что город постепенно затихал, а солнце становилось блеклым и безболезненным, теряя свою прежнюю силу. Я наконец отдернула штору, наблюдая как из мира уходят краски. Он постепенно засыпал, оставляя меня в покое.
Я отодвинула тарелку в сторону, стараясь отвлечься от запаха вареной курицы. Что бы со мной не происходило, оно отступило. Возможно на время, а может и навсегда. Я чувствовала прилив сил, как если бы антибиотикам удалось сбить жар. Мне стало легче и, впервые за эти дни, страх полностью покинул меня, забирая вместе с собой и все тревоги. От моей болезни существовало лечение. Я выздоравливала.
Мне даже удалось пройтись по комнате, хотя голова все еще кружилась при слишком резких движениях. Компьютер заурчал, загружаясь, но это оказался чересчур громкий шум для моего чувствительного слуха, и я тут же выключила его. Пожалуй, слишком рано.
— Лучше ложись, — мама кивнула на расправленную кровать. — Ты ничего не ела?
— Не голодна.
— Мила, это плохо. Тебе нужно понемногу есть. Может именно поэтому такая низкая температура.
— Мне не нравится суп, — честно ответила я, хотя обычно держала все свои гастрономические предпочтения при себе. — Может быть, позже.
— Ты точно нормально себя чувствуешь? — она тщательно оглядела меня, и видимо осталась довольна — я видела себя в зеркало и знала, что улучшился даже цвет лица.
— Отлично, — мне удалось улыбнуться ей, но не знаю, насколько правдоподобно получилось. — Гораздо лучше.
— Все равно тебе лучше отлежаться, если что-то понадобится, то просто позови. Мы с отцом будем в гостиной. Я скажу Антоше, чтобы не заходил в твою комнату.
22.19
Меня трясло так, что кровать ходила ходуном, ударяясь о стену. Я куталась в одеяло, но не могла контролировать происходящее — дело было вовсе не в холоде. Судороги шли изнутри, цепной реакцией пронзая каждую мышцу в теле. Словно где-то рядом находился оголенный провод, снова и снова бьющий разрядами.
Я стиснула зубы, стараясь сдержать рвущиеся наружу крики, но они просачивались, застывая в воздухе низкими всхлипами. Боль коснулась кожи, проникая в мускулы, скользя по венам. Она была повсюду, словно яд, отравляя мое тело.