Должно быть, никогда еще в жизни Гроппер не размышлял так напряженно. Ему было ясно: или он должен сейчас же придумать, как выбраться из этой ловушки, либо через сутки его перетопленный жир пойдет на изготовление дамских помад.
Джим и второй, должно быть водитель, разговаривали теперь у дверей фургона. Собаки забились в угол фургона и, измученные путешествием и ужасом неизвестности, жалобно скулили. Гроппер подошел к двери, поднял лапу и постучал.
— Слышишь? — спросил Джим. — Какая-то собака стучит. Вежливый пес.
— Сейчас я ей скажу: простите, мистер, пожалуйста.
Финансист не знал азбуки Морзе, не знал, какие комбинации точек и тире, коротких и продолжительных ударов обозначают те или иные буквы. Но он надеялся, что они хоть поймут по крайней море необычность звуков. Встав на задние лапы и высунув язык от усердия, он барабанил по гулкой металлической дверце огромного «форда». Короткий, короткий, длинный. Короткий, длинный, короткий. Два коротких…
— Джим, ты слышишь?
— Слышу. — Голос Джима звучал глухо, ибо люди, столкнувшись с чем-то выходящим за рамки их понимания, всегда почему-то говорят приглушенными голосами.
— Но ведь это не собака. Это азбука Морзе, или как она там называется. Я в армии видел, как телеграфисты работают на ключе. Именно так. Это не собака. Собаки не знают азбуки Морзе.
— А может быть, дрессированная?
— Станет она тебе в фургоне фокусы показывать, ни жива, ни мертва от страха. Слышал, как они выли?
Гроппер удвоил свои усилия. Внезапно ему в голову пришла новая мысль, и он тявкнул от радости — как он раньше не догадался! Стоя по-прежнему на задних лапах и опираясь животом на металл дверцы, он принялся выстукивать мелодию популярной песенки. Он никогда не отличался тонким музыкальным слухом, но для собачьих лап и автомобильных дверец его слуха вполне хватало. В голове бесконечной цепочкой, приклеиваясь одно к другому, плыли слова популярной песенки: «Прижми меня крепче, прижми меня к сердцу…»
— Прижми меня к сердцу? Ты слышишь, Джим? Или я сошел с ума. Там человек. Эй, кто там?
Водитель щелкнул запором и распахнул дверцу. Фрэнк Джилберт Гроппер, шестилетний бульдог с опытом шестидесятивосьмилетнего финансиста, прыгнул на стоявшего перед ним человека, юркнул в сторону и помчался по улице.
Когда он пришел в себя и немного отдышался, подрагивая розовым с черным языком, Гроппер подумал, что улица слишком опасна для него. Всю жизнь он имел дело с опасностями и риском. Но теперь он впервые ощущал физическую опасность. Теперь он впервые боялся за свою шкуру не в переносном, а в прямом смысле. Гроппер огляделся по сторонам. Неширокую улицу пригорода обрамляли аккуратные домики.
Куда зайти — в этот, в тот или в третий? Может, в одном его ждет камень, а в другом еда? Но он думал недолго. Он был финансистом и умел рисковать…
10. Эта собака стоит больших денег
Микки-Маус никак не хотел сидеть в грузовике. Как только Фэнни отпускала его, он тут же падал. С оптимизмом своих трех лет она снова и снова пыталась засунуть чересчур большую куклу в маленький кузов, но резиновый Микки с таким же упорством гордо расправлялся и вываливался на посыпанную мелким гравием дорожку. Может быть, в конце концов кто-нибудь из них и сдался бы, если бы Фэнни внезапно не подняла голову.
Прямо перед ней на дорожке, широко расставив массивные лапы, стояла собака. Прежде чем Фэнни успела решить, что сделать раньше: заплакать и убежать или убежать, а потом заплакать, собака легла на спину, подняла в воздух лапы и задрыгала ими. Потом шумно вздохнула, легла на бок и закрыла глаза. (Дожил, с горечью подумал Гроппер, стоило всю жизнь ворочать миллионами, чтобы лежать сейчас на спине перед девчонкой и дрыгать лапами. Впрочем, это лучше, чем городская живодерня!)
— Мамми, мамми, он умер! Иди скорей, он умер!
— Ну, кто там еще умер? — крикнула миссис Бакстер из кухни. — У меня подгорят котлеты, оставь меня в покое.
— Мама, я же тебе говорю, что собачка умерла, иди сюда скорее. Она совсем мертвая и закрыла глаза.
Котлеты шипели на сковородке, как старая мисс Чаттерлей, ее соседка, когда говорит о ком-нибудь помоложе ее. Миссис Бакстер уменьшила огонь и вышла во двор. На дорожке лежал коричневый бульдог. Она нагнулась за камнем, но бульдог вдруг вскочил, встал на задние лапы и церемонно поклонился ей.
Миссис Бакстер, возможно, и обладала с рождения нормальными способностями, но пристрастие телевизионного наркомана к маленькому экранчику уже давно атрофировало ее мозг, и вместо обычных человеческих поступков она всегда пыталась припомнить подходящую к случаю телепередачу. Но так как ничего соответствующего в голову ей не пришло, она широко разинула рот и застыла, как испортившийся робот. Камень мягко шлепнулся на дорожку. Фэнни завопила от восторга.
— Мама, мама, он не умер, он дрессированный! Помнишь, мы видели такого по телевизору?
При упоминании о телевизоре миссис Бакстер встрепенулась.
— Где ты ее взяла, Фэнни?
— Не знаю, мама, она сама прибежала ко мне, легла на спинку и задрыгала ногами.
— Не ногами, а лапами.
— Лапами. Знаешь, мама, давай оставим ее себе.
Бульдог, как бы угадывая, что речь идет именно о нем, несколько раз энергично кивнул головой. Миссис Бакстер беспомощно смотрела на дочь.
— Помнишь, мама, в этой передаче про дрессированного бульдога, помнишь, они еще с одним артистом передразнивали друг друга, никто ведь не гнал собаку.
Миссис Бакстер, получив еще одно указание от телевизионного божества, сказала:
— Но там ведь, помнится, не было еще одной собаки, а у нас есть.
— Ну и что, Фидо — это шотландская колли, а это — бульдог.
— Ну хорошо, — пожала плечами миссис Бакстер, и бульдог, словно снова поняв, о чем идет речь, наклонил голову и лизнул ей руку.
Это был единственный знак благодарности, который имелся в эту минуту в распоряжении у мистера Фрэнка Гроппера.
Самым трудным испытанием в первый день пребывания финансиста в доме Бакстеров была встреча с колли.
Как только он увидел ее, Гроппер почему-то сразу понял, что перед ним сука. Почему он так решил — Гроппер сказать не мог. Среди разнообразнейших вещей, которые надлежит знать опытному биржевику, определение пола собаки на расстоянии вряд ли является главным. Но тем не менее он готов был поклясться, что перед ним сука, и странное волнение, охватившее финансиста, меньше всего походило на страх перед ее укусами. Она оглушительно лаяла, а он растерянно стоял и молча разглядывал ее. Собачий инстинкт толкал его к ней, ему хотелось ответить ей задорным лаем, толкнуть мордой, слегка куснуть, ему хотелось, чтобы она вовлекла его в сложный ритуал собачьего ухаживания.
Сознание же шестидесятивосьмилетнего финансиста было еще не готово пойти на интимное знакомство с мохнатой овчаркой.
Так он стоял в нерешительности, пока Фидо, так звали колли, не куснула его в игривом прыжке за шею. «Странный способ ухаживания, а впрочем, куда более эффективный, чем беседы на литературные темы за коктейлем», — подумал Гроппер и отскочил в сторону. Колли толкнула его лапой, и ему захотелось рассмеяться. Вместо этого он радостно взвизгнул и бросился наутек, оглядываясь через плечо на овчарку.
Лежа ночью на отведенной ему циновке в коридоре, Гроппер думал о том, как, вероятнее всего, его будут искать Беллоу и Хант. Способ, очевидно, был один. Они дадут объявление в газете о пропаже бульдога с его, Гроппера, описанием, в нынешнем обличье, разумеется. Стало быть, нужно ждать, стараться заслужить благорасположение хозяев и вообще вести себя, как полагается приличной собаке.
Главной его заботой в течение последующих нескольких дней стало изучение газеты «Хиллсайд дейли геральд», особенно раздела объявлений. Чтобы не вызвать подозрений, ему приходилось все время быть начеку, ибо он отдавал себе отчет, что бульдог, читающий газету, — не совсем обычное зрелище.
На третий день, слоняясь по дому, он забрел на кухню. Миссис Бакстер не было. Внимание его привлек кусок газеты, в который был завернут пучок редиски. Он стал на задние лапы, передними оперся о стол и принялся читать: