— Да, да, мистер Бакстер, мы это прекрасно помним. Я сам веду расследование и, поверьте, не стал бы вас беспокоить, если бы не предполагал, что собака может снова забрести к вам, и тогда ваша жизнь в опасности. Это ведь не совсем обычная собака, как вы считаете?
— Обычная? Если бы наша хиллсайдская полиция обладала хотя бы половиной ее ума…
— Вы остроумный человек, мистер Бакстер. Я извинился перед вами, но если вы настроены шутить…
— Ладно, лейтенант, не заводитесь. Если бы вас вытащили ночью из постели и стали выспрашивать о собаке, из-за которой у вас были одни только неприятности, вы бы тоже стали остроумным.
— Но вы уверены, что собака не у вас? Может быть, она где-нибудь во дворе?
— Во-первых, я только что починил забор. Четыре дня возился. Во-вторых, как вы думаете, наша-то собака молчала бы?
— Да, пожалуй, вы правы. Но помните, что в ваших же интересах немедленно сообщить нам, как только бульдог окажется у вас. Вы меня поняли?
Лежа за кустом, Гроппер лихорадочно думал. Сделать шаг вперед и оказаться в луче фонарика? Что с ним сделает полиция? Во всяком случае, ни Беллоу, ни Хант, если они и остались живы после той ночи, в полицию не обратятся, слишком много на них висит. Нет, с полицией связываться они ни за что не будут, для них это верная тюрьма. Нет, покрепче прижаться к земле, к чуть сыроватой и теплой земле, запах которой, такой невыразительный для человека, распадался в его сознании на множество ярких запахов. Надо ждать. Надо дать им время.
— Так договорились, мистер Бакстер? Я жду вашего звонка.
Мак-Грири сел в машину. Свет фар снова скользнул по улице и поблек, растаял вместе с шумом удалявшегося автомобиля.
— Бр-р, холодно, — проворчал Бакстер и направился к дому. Не успел он закрыть ва собой дверь, как на улице снова остановилась машина и в доме снова заверещал звонок. Чертыхаясь, Бакстер спустился с крыльца и крикнул:
— Ну что вы там забыли, лейтенант? Дадите вы мне лечь спать или нет?
Человек у калитки тихо рассмеялся:
— Значит, это у вас была полиция? Ничего не поделаешь, приходится уступать властям очередь. Откройте калитку или вынесите бульдога.
— Кто вы и сколько меня будут терзать этой проклятой собакой? Почему вы не спросите у меня жирафу?
— Заткнись. И поплотнее. Принеси бульдога.
— Послушайте, вы что, с ума все сошли? Кто вы?
— Меньше слов, или твоя старуха завтра же отправится получать страховку за тебя, понял?
— Господи, да я бы вам с удовольствием вручил хоть дюжину бульдогов, если бы они у меня были. Нет у меня бульдога, сэр. Видит небо, что нет.
— Небо меня не интересует. Я хочу видеть сам.
Бакстер щелкнул замком и открыл калитку. В свете фонарика Гроппер успел рассмотреть сонное, невыразительное лицо. Нет, это не человек Джо Джеффи. Это, наверное, из тех, что напали на его дом. Нет, нет, только не попасть им в руки. Если они знают, а они наверняка знают, ему несдобровать. Они-то заставят его кое-что вспомнить.
Человек вошел в калитку и тихо свистнул. Потом сказал:
— Послушай, заткни лучше уши и не слушай, что я буду говорить. А если и услышишь — забудь! Понял?
Бакстер медленно поднял к голове трясущиеся руки и заткнул уши. Человек тихо прошептал:
— Мистер Гроппер! Мистер Гроппер, вам лучше выйти, мы вам все сделаем, что нужно. Чертов пес! Ищи его по Соединенным Штатам Америки! Как будто у босса нет других забот, как гонять нас за четвероногим финансистом. Мистер Гроппер!
Человек еще раз оглянулся и небрежно толкнул Бакстера пистолетом.
— Веди в дом, — сказал он, — может быть, ты его прячешь там где-нибудь.
Они оба скрылись в доме, а Гроппер, лизнув Фидо, шагнул к калитке. Он не хотел уходить. Лапы его словно прилипали к земле, и оторвать их было невыносимо трудно. Он еще раз оглянулся на колли. Собака смотрела на него, и ему почудилось, будто она едва слышно жалобно взвизгнула…
«Кадиллак» стоял с потушенными фарами, но мотор мягко урчал на холостых оборотах. В голову ему вдруг пришла шальная мысль. Чем еще раз рисковать жизнью, совершая экскурсию по городу, может быть… Он представил себе выражение лица человека, когда тот выйдет от Бакстера, и нажал лапой на кнопку дверной ручки. Дверца «кадиллака» слегка приоткрылась, он просунул в щель морду и вскочил на сиденье. Закрыть дверцу было гораздо труднее, но после двух или трех попыток ему удалось притянуть ее к себе лапой.
В темноте он ощупал задними лапами педали. Ага, широкая — тормоз, узкая — акселератор. Педали сцепления на дорогом «кадиллаке» не было. Тем лучше. Сможет ли он повернуть руль? Ага, вполне.
Он нажал на педаль, и длинный лимузин мягко тронулся с места. Он ездил на машинах уже больше пятидесяти лет. Он сидел за рулем угловатой коробочки, «форда Т», которой Генри Форд положил начало массированному наступлению на американского пешехода и гражданина, и на кожаных подушках «роллс-ройса», бензинового аристократа с английским воспитанием. Он уже давно воспринимал машины просто как вещь, как нечто переносящее его с места на место. Но сейчас, вцепившись лапами в руль, он ликовал. Он всем своим маленьким собачьим телом ощущал великое таинство власти человека над машиной…
Человека? Он — собака, и ему приходится почти стоять, чтобы морда хотя бы чуть-чуть была выше щитка приборов и чтобы видеть дорогу перед собой.
Он вел машину к центру города, туда, где он мог надеяться на одного человека, только одного, психологию которого он понимал и кто смог бы понять его. Он не боялся, что его заметят. Было уже темно, да и кто поверил бы своим глазам, увидев его за рулем машины?
И как бы в ответ на свои мысли, он увидел полицейского. «Кадиллак» Гроппера стоял на пересечении Мейн-стрит и Фридом-авеню, ожидая зеленого сигнала светофора.
Заметит его полицейский или нет? Он не испытывал страха. С момента, как сел за руль, он чувствовал какой-то подъем, отчаянную решимость.
Полицейский медленно повернул голову и посмотрел на «кадиллак» закуривая. В течение нескольких секунд картина, увиденная им, как бы проявлялась в сознании. Затем он потер глаза, нажал себе пальцем на подбородок и перекрестился, делая все это быстро и приближаясь к машине.
— Эй, — крикнул он, — какого черта!
Гроппер помахал ему лапой и нажал на акселератор. «Кадиллак» скользнул вперед, в ночную темноту Фридом-авеню.
— Ну что вы думаете, Хант? Где мы будем его искать? — спросил Мак-Грири, оборачиваясь к Ханту. — И уверены ли вы вообще, что эта собака жива и находится в Хиллсайде? Полгорода объехали. Хотя я вам и верю, но… Ладно, двинулись в полицейское управление, поговорю со своими ребятами…
Они молча добрались до пересечения Мейн-стрит и Фридом-авеню. Внезапно Хант сказал:
— У вас у всех, полицейских, такие забавные манеры или вы для центра города выбираете лучших?
Полицейский в центре перекрестка то подпрыгивал на месте, то вздевал руки вверх и смеялся коротким дробным смешком.
— Эй, Морфет, ты что, спятил? — крикнул Мак-Грири, выскакивая из машины.
Полицейский вздрогнул, словно через него пропустили ток.
— Господи, вы-то хоть по крайней мере человек, а не собака. А то я думал уже, что схожу с ума.
— Какая собака? Что собака?
— Можете меня уволить, сэр, но я только что видел в «кадиллаке» собаку.
— Ну и что?
— За рулем, сэр! Вы понимаете — за рулем! Сидит за рулем и управляет машиной!
— Какой породы? — крикнул Хант, вылезая из «шевроле».
— Породы? Гм… Ну конечно, бульдог! Да, сэр. Теперь я вспоминаю, конечно, бульдог. Он помахал мне лапой.
Хант посмотрел на лейтенанта, и тот кивнул головой, кивнул медленно и торжественно, словно подписывая государственный договор о дружбе.
— Послушайте, Морфет, — сказал Хант полицейскому, — так ведь вас, кажется, звать, а вы не обратили внимание на номерной знак?
— Нет, сэр, но это был черный «кадиллак». Это точно. Машина поехала вон туда, по Фридом-авеню.