Эта тяга банкиров Фуггеров к Ватикану была не случайной. Католическая церковь в то время была одной из самых могущественных сил в Европе, своего рода европейским духовно-религиозным правительством. Кроме этого Ватикан был также одним из крупнейших финансовых центров Европы, являясь в течение многих столетий получателем гигантских денежных средств изо всех европейских стран, в виде церковной десятины, индульгенций, "пфенинга Святого Петра" и множества других поборов.
Все же, кроме папских богатств, значение Ватикана для Фуггеров, заключалось в том, что это была крупнейшая интернациональная организация тогдашней Европы, своеобразный прообраз мирового правительства.
Установив контроль над духовной империей Европы в лице католической церкви, Фуггеры взялись за овладение политической европейской империей, которой в то время являлась "Священная Римская империя германской нации" или, проще говоря "Германская империя".
Этот интерес южногерманских банкиров именно к Германской империи, объяснялся тем, что она была, как бы соткана из противоречий, каждая из которых идеально соответствовала их наднациональным амбициям.
С одной стороны германский император формально был главой всей Европы. Ему формально подчинялись все европейские короли, то есть вся иерархия тогдашних европейских властей.[217] Но в отличие от таких национальных государств как Франция и Англия, где королевская власть боролась за централизованное государство, Германская империя, управляемая династией Габсбургов была рыхлым непрочным государственным образованием. В ее состав в конце 15 — начале 16 в.в. входило 350 территорий городов-государств, обладавших значительным государственным суверенитетом. Но при всей слабости своего государства, Габсбурги последовательно стремились к проведению общеевропейской имперской политики.
Это резкое противоречие между многонациональностью, раздробленностью империи, слабости ее центральной власти с одной стороны и общеевропейские имперские устремления правящей династии, с другой идеально отвечали целям Фуггеров и другим, объединявшимся вокруг них южногерманским банкирам. Они поддерживали не центральную власть, которой в тогдашней Германской империи практически не было, а имперскую общеевропейскую политику правящей династии.
В свою очередь, правящая династия сознавала, что в этих своих устремлениях она должна опираться на крупную германскую буржуазию, прежде всего финансовую, сосредоточенную в крупных самоуправляющихся имперских городах. Таким образом, уже к концу 15 в. германская монархия теряет свои последние феодальные черты и превращается в монархию буржуазную. По этому поводу Грановский отмечал следующее: "Но вне феодального мира есть другой мир — городовых общин, столь же строптивый и непокорный. Император становится к этому миру в двойное отношение. Он хочет владеть им на основании феодализма или римского права. В последнем случае власть императора не имеет феодального характера".[218]
Таким образом, перед нами классический пример империалистической стадии капитализма: союз между финансово-промышленным капиталом Фугеров и имперской государственной властью.
Насколько эффективнее был этот союз для финансового капитала позволяет судить динамика роста доходов Фугеров за столетие: в 1464 г. капитал Фугеров — 100 тысяч гульденов, 1511-200 тысяч, 1527 — 2 млн. 800 тысяч, 1547 — 7 млн. гульденов.[219]
Использование возможностей Германской империи, как общеевропейской силы, сделали партнерами Фугеров в 1491–1533 г.г. Англию и Испанию.[220]
В свою очередь интересы правящей в Германской империи династии Габсбургов, мечтавших об установлении своей власти в Европе, путем расширения границ Германской империи с последующим ее превращении в Европейскую империю, требовали гигантских финансовых средств и значительного содействия определенных кругов финансовой олигархии.