Да; — мадамъ Гёслеръ дома. Дверь отворила ея горничная, которая улыбаясь объяснила, что всѣ слуги въ церкви. Финіасъ достаточно былъ коротокъ въ коттэджѣ въ Парковомъ переулкѣ, чтобы находиться въ дружескихъ отношеніяхъ съ горничной мадамъ Гёслеръ, и теперь сдѣлалъ ей фамильярное замѣчаніе, приличенъ ли его визитъ во время обѣдни.
— Барыня, я думаю, не откажетъ васъ принять, связала дѣвушка, которая была нѣмка.
— Она одна? спросилъ Финіасъ.
— Одна? Да — разумѣется одна; кто будетъ у нея теперь?
Она повела его въ гостиную, по войдя туда, Финіасъ увидалъ, что мадамъ Гёслеръ тутъ не было.
— Она придетъ сейчасъ, сказала дѣвушка: — я скажу ей кто здѣсь и она придетъ.
Комната была очень хорошенькая. Можно было почти сказать, что во всемъ Лондонѣ не было комнаты болѣе хорошенькой. Изъ нея былъ видъ черезъ маленькій садикъ — который былъ такъ красивъ, какъ только деньги могли его сдѣлать, состязаясь съ лондонскимъ дымомъ — пряма въ паркъ. Снаружи и внутри окна цвѣты и зелень были такъ убраны, что сама комната казалась бесѣдкою въ саду. И все въ этой бесѣдкѣ было богато и рѣдко, и ничего не было такого, что надоѣдало бы своею рѣдкостью или впутало бы отвращеніе своимъ богатствомъ. Кресла, хотя очень дорогія, были назначены для сидѣнья. Тутъ были книги для чтенія. Двѣ, три драгоцѣнныя картины англійскаго искусства висѣли на стѣнахъ и отражались въ зеркалахъ. По комнатѣ были разбросаны драгоцѣнныя бездѣлушки — бездѣлушки очень драгоцѣнный, по находящіяся тутъ не ради цѣны, а красоты. Финіасъ уже настолько понималъ искусство жизни, чтобы сознавать, что женщина, убравшая эту комнату, обладала очарованіемъ прибавлять красоту ко всему, до чего она касалась. Чего не доставало бы въ такой жизни, съ такой подругой, съ такими средствами въ его распоряженіи? Не доставало бы одного — думалъ онъ — уваженія къ самому себѣ, котораго онъ лишился бы, еслибъ поступилъ вѣроломно съ дѣвушкой, которая довѣрилась ему таки нѣжно въ его родной Ирландіи.
Черезъ нѣсколько минутъ съ нимъ была мадамъ Гёслеръ и онъ примѣтилъ, что она была нарядна, что волосы ея были очень тщательно убраны и что всѣ прелести, принадлежавшія ей, были выставлены для него. Онъ не зналъ, кто недавно пріѣзжалъ въ Парковый переулокъ просить обладанія этими богатыми даровъ, но я желалъ бы знать, сдѣлались ли бы они Драгоцѣннѣе въ глазахъ его, еслибъ онъ зналъ, что они Такъ тронули сердце великаго герцога, что заставили его даже положить свою герцогскую корону къ ногамъ этой дамы. Мнѣ кажется, что еслибъ онъ зналъ, что дама отказалась отъ короны, то это возвысило бы цѣнность приза.
— Мнѣ такъ жаль, что я заставила васъ ждать, сказала она, подавая ему руку. — Я готова назвать себя совой за то, что не была готова принять васъ, когда вы сказали, что вы будете.
— Нѣтъ, вы райская птичка, такъ мило прилетѣвшая ко мнѣ и въ такой часъ, когда всѣ другія птицы не хотятъ показать мнѣ и перышка изъ своего крыла.
— А вы не чувствуете ли себя похожимъ на мальчика-шалуна, дѣлая визитъ въ воскресенье утромъ?
— А вы не чувствуете себя похожею на шалунью дѣвочку?
— Да, немножко. Не знаю, пріятно ли было бы мнѣ, еслибъ всѣ услыхали, что я принимаю гостей — или еще хуже, одного гостя — въ такое время. Но такъ пріятно немножко пошалить! Это заставляетъ меня чувствовать, будто мы стоимъ на границѣ той восхитительной области, въ которой нѣтъ принужденности обычаевъ — гдѣ мужчины и женщины говорятъ и дѣлаютъ что хотятъ.
— Такъ пріятно быть на границѣ, сказалъ Финіасъ.
— Именно. Разумѣется, благопристойность, нравственность, приличіе, все, что дѣлается для глазъ публики — вещи восхитительныя. Мы всѣ это знаемъ и живемъ соображаясь съ этимъ — какъ можемъ. По крайней-мѣрѣ такъ дѣлаю я.
— А я развѣ нѣтъ, мадамъ Гёслеръ?
— Я ничего объ этомъ не знаю, мистеръ Финнъ, и не желаю разспрашивать. Но если вы живете, такъ я увѣрена, вы согласитесь со мною, что вы часто завидуете неприличнымъ людямъ — цыганамъ — людямъ, которые не подчиняются никакимъ общественнымъ законамъ. Я завидую имъ. О, какъ я имъ завидую!
— Но вы свободны какъ воздухъ.
— Я самое домосѣдное домашнее существо на свѣтѣ. Я прокладывала себѣ путь въ послѣдніе четыре года и не позволяла себѣ не только пококетничать, даже и посмѣяться. А теперь я не стану удивляться, если должна буду попятиться назадъ года па два, именно потому что я позволила вамъ прійти ко мнѣ въ воскресенье утромъ. Когда я сказала Лоттѣ, что вы будете, она съ испугомъ покачала головой. Но теперь, когда уже вы здѣсь, скажите мнѣ, что вы сдѣлали.