Вначале о дорогу ударились задние колеса — в результате моя левая нога сорвалась с педали сцепления и весь мой вес переместился на правую, которая при этом выжала педаль газа до отказа, и задние колеса стали вращаться с бешеной быстротой. Видно, машина решила закончить свой путь в кювете. То, что колеса вращались в обратную сторону, казалось, должно было в какой-то мере способствовать торможению, но этого оказалось мало. Когда передние колеса с грохотом опустились на дорогу, машина уже неслась в кювет — подскочив в воздух, она перевернулась и покатилась по земле, сминая кактусы и ударяясь о камни.
Когда машина опрокидывается и, переворачиваясь, катится по земле, это сопровождается страшным треском и грохотом, вызванным ударами металла по камням. Кажется, что она никогда не остановится — так и будет катиться, пока не расплющится, как помидор, налетев на скалу. Но на самом деле наш «рэнджровер» перевернулся раз-другой и снова встал на колеса; по инерции он еще накренился на правый борт и наконец обрел устойчивость. Клуб поднятой при этом пыли разнесло ветром. Я услышал доносившийся издалека голос: кто-то кричал нам.
Я пришел в себя, почувствовав, что чьи-то руки осторожно расстегивают мой ремень безопасности, а мне в лицо с тревогой смотрит тот самый рыжебородый водитель, сидевший в кабине пикапа.
— Что-нибудь болит? — спросил он. — У вас ничего не сломано? — Я помотал головой.
— Не трогайте меня, черт побери, — заорал Бобби.
Я выбрался из автомобиля.
— Уоррен Палмер, — представился бородач.
У него было бледное лицо, как будто он долго работал под землей, а вокруг глаз была сетка морщинок, словно на карте Большого каньона.
— Вы, ребята, похоже, пролетели у меня над головой, — сказал он, и на лице у него забрезжила улыбка. — Большинство людей все же предпочитает ездить по земле.
Бобби выкарабкался из машины. У «рэнджровера» был жалкий вид: обе фары разбиты, корпус выглядел так, будто толпа забросала его камнями, фонари наверху сплющены все, кроме одного, из которого вывалилась и висела на желтом проводе лампочка.
— Ты, — сказал Бобби, обращаясь ко мне, — ты последний сукин сын.
Человек с рыжей бородой протянул руку Бобби.
— Уоррен Палмер, — сказал он. — Что случилось?
— Этот сукин сын пытался убить меня, — заявил Бобби. — Безмозглая задница — он вообразил себя гонщиком, а на самом деле не умеет даже вести машину по обычной дороге.
— Мне очень, жаль, Бобби, — сказал я. — Я не собирался калечить твою машину. Я просто думал, что ты расскажешь мне, что Барнс собирался написать про тебя и твоих друзей.
— Да, черт побери, ты еще о многом пожалеешь, — ответил Бобби, ощупывая свои конечности. — В радиусе пятидесяти миль не найдется такого сукина сына, которому придется о стольком пожалеть. Если ты хотел что-то у меня узнать, то почему просто не спросил?
— Я спрашивал, — сказал я, — но ты мне не ответил.
Уоррен Палмер обошел машину.
— Ну что ж, выглядит не так уж плохо. Интересно — она может двигаться?
Я посмотрел на автомобиль, раздумывая — сможет ли он ездить после того, как несколько раз перевернулся.
— И не думай, Эверс, — сказал Бобби, — я бы не доверил тебе даже тележку в магазине. — Он подошел к машине и с осторожным изяществом ковбоя, который лезет на лошадь, только что выбросившую его из седла, сел в кресло водителя; еще раз ощупал свой локоть и повернул ключ зажигания. Двигатель завелся сразу. Он нагнулся к рычагу переключения передач, внимательно осмотрелся вокруг — не едет ли кто-нибудь по дороге — и, взглянув на меня, сказал: — Если хочешь знать, зачем Барнс хотел встретиться со мной, — поцелуй меня сначала в задницу.