— Ты хочешь чего-нибудь поесть? — спросила Салли, роясь в шкафчике под стойкой.
— Я, пожалуй, выпью немного кофе, может быть, в голове у меня прояснится, а то я все еще не в себе.
— Может быть, он выпьет бурбон, — сказал появившийся в дверях Кавана хриплым со сна голосом. На нем был выцветший желтый фланелевый халат, из-под которого виднелись белые гладкие ноги в поношенных кожаных домашних туфлях. Он, казалось, постарел на несколько лет в сравнении с тем, когда я видел его в последний раз.
Сгорбленная спина, обвисшие плечи — он весь согнулся, как будто его тянуло к земле. Волосы, прежде стального цвета, еще больше поседели; беззубый, как у черепахи, рот весь в морщинах. Однако глаза оставались живыми — маленькие выцветшие голубые глазки пронзительно смотрели с квадратного, покрытого морщинами лица, ни дать ни взять — кирпич с глазами.
Стоя в дверях, он сказал:
— Я не знаю, что ты делаешь здесь, Эверс. Но это мой дом, и поэтому, прежде чем я выслушаю твои объяснения по поводу того, что привело тебя ко мне, возможно, ты окажешь мне честь и выпьешь со мной. — И, не ожидая ответа, он вышел из кухни и направился в холл.
— Ступай за ним, Форрест. Я сейчас приготовлю кофе и приду. Выпьешь кофе?
Я покачал головой и пошел за стариком в его кабинет. Он налил бурбон в два бокала.
— Что за чертовщина происходит? — спросил он, не глядя на меня. — У Салли такой вид, будто ее переехал автобус.
— Когда разговариваешь с тобой, Кавана, никогда не знаешь, что тебе известно, а что — нет.
— Допустим, я вообще ни черта не знаю или только разбираюсь в хорошем бурбоне, — сказал он, протягивая мне бокал.
Обычно я не пью. Но это была необычная ночь. Я сделал большой глоток и ощутил словно вкус дыма от костра. Мне стало тепло. Но я почувствовал не просто тепло, как от костра, а приятное тепло от тлеющих углей под слоем пепла.
— В таком случае, вероятно, ты не знаешь, что сегодня Бобби подложил под днище моей машины шесть шашек динамита.
Ни один мускул на его лице не дрогнул. Он сделал глоток, смакуя виски.
— Я этого не знал, — сказал он и сел возле обтянутого зеленым сукном круглого стола для покера. В середине стола были аккуратно сложены фишки. — Как же ты узнал об этом? — спросил он, показывая мне на другой стул. Я сел.
— Я едва не взлетел на воздух, — ответил я. — Салли вовремя сообразила, что он устроил нам ловушку. Я залез под машину и обнаружил там заряд динамита.
— И он не взорвался? — спросил он.
— Бобби сам подорвался на нем, — сказал я. — Он остановил свою машину над зарядом динамита и взорвал его.
Кавана сидел молча, его глаза были устремлены на меня.
— Что за околесицу ты несешь, Форрест? — сказал он, склонившись вдруг вперед. — Что произошло, черт возьми? Ты убил его?
— Бобби сам убил себя.
Вошедшая в комнату Салли сказала:
— Он пытался взорвать нас, папа, а подорвался сам. — Она стояла в дверях, держа в руке белый фарфоровый кофейник.
Услышав ее слова, Кавана закрыл глаза, прислонился к столу и застонал.
Салли подошла к нему, поставила на стол кофейник и обняла его за плечи.
— Что с тобой, папа? — спросила она. — Тебе плохо?
Он медленно поднялся, голова его откинулась назад, глаза все еще были закрыты. Он широко раскрыл рот, как будто ловил капли дождя. Из горла вырвался какой-то тонкий невнятный звук, он взмахнул рукой, опрокинул кофейник, который упал на пол и разбился, осколки разлетелись по всей комнате.
— О Господи, не-е-ет! — закричал он, и слова перешли в продолжительный вопль. — Господи, нет! Вы убили его!
Испуганная Салли отступила от него на шаг.
— Форрест же сказал тебе, папа, — он сам взорвал себя. Он думал, что взрывает нас, меня!
— Сядь! — приказал он, обернувшись, Салли. — А ты помолчи, — повернулся он ко мне, садясь в кресло. В глазах у него стояли слезы, он облизнул свои черепашьи губы. — Боже мой, какая страшная утрата! И все пошло прахом. Все пропало — все эти годы, что я растил его. — Кавана поднял на меня глаза. — Я знаю, я многое делал не так. Но никто не осмелится отрицать, что я дал ему самое лучшее образование, что он получал все самое лучшее. Ему было больно? Или он умер сразу? Где твой брат, Салли? Куда они его отвезли? Я хочу увидеть его, Салли, отвези меня туда! — Он говорил молящим, испуганным голосом…
Салли снова обняла его за плечи и стала возле него на колени.