Поле для гонок «Гран-при» Сильверстоуна занимает одну из самых больших площадей в Европе. Озелененная, в тридцать метров шириной и сто метров длиной аллея, проходящая между рядами кафе на тротуарах с навесами, пристроенными к двухэтажным декорированным домикам на колесах различных команд «Формулы-1»: «Вильямс», «Феррари», «Бенеттон», «Лижье», «Мальборо», «Мак-Ларен», «Эрроуз» и «ЭФОГК». И еще административные вагоны — домики «Форда», «Рено», «Хонды», «Мальборо», «ЭЛФ» и «Гудъир». В кафе обслуживают завтраками и обедами членов команд и их жен, спонсоров и журналистов и еще тех, кого команды считают нужным угостить обедом. Вход, если не считать маленькую Линду, — только по приглашениям.
Шагая посредине зеленой аллеи к красно-золотому навесу домика «ЭФОГК», я прошел мимо Кика Росберга с его сигаретой, которую он не может докурить с утра. Из дворика «Форда» меня приветствовали Джек Бребхем и его сын Джефф. Две потрясающие брюнетки в кожаных мини-юбках одарили меня ослепительными улыбками, идя под ручку с каким-то итальянским бизнесменом-моторостроителем, который оказался их папочкой. Несколько помятых журналистов дефилировали взад-вперед, стараясь придать себе вид, будто они куда-то идут, в то время как надеялись получить от кого-нибудь приглашение попасть во внутренние круги. Дэвид Хоббс, комментатор «ИСПН», разговаривал с двумя журналистами из «Аутоспорт». Эдди Джордан и Джош Уотсон болтали с главным конструктором команды «Вильямс» Патриком Хедом. А Мартин Брундль и его очаровательная жена направлялись к навесу, где расположилась команда «Бенеттон». Вдали виднелись пальцы, уцепившиеся за стену, — фанаты стояли уже в два-три ряда, в надежде хоть краешком глаза увидеть героя.
На полпути к невысокому забору из столбиков, окружающему созвездие кресел и столиков с фруктовыми напитками и тарелками с горячим завтраком команды «ЭФОГК», меня остановил Элтон Баркер, корреспондент по автоспорту «Аделаид экспресс».
— Доброе утро, Форрест, — произнес он. — Как ты относишься к плакатам «Форрест, трахни сам себя!»?
— Я их обожаю, — ответил я, проходя мимо него к столикам «ЭФОГК» с завтраком, куда для него доступа не было. Я видел такой плакат, висевший на трибуне в Бекетсе. Это была, по определению Панагяна, «ответная рыночная реакция». Как бы там это ни называли, все равно налицо были признаки растущего сопротивления «Формуле-1», этому «сексуальному аттрактанту». Несколько женских журналов выступило с осуждением «Формулы-1» как «подделки», «орудия сексотов», «символа мужского шовинизма» и «наименьшего общего знаменателя в грязной попытке мужиков поработить, оскорбить и взять верх на женщиной». Последняя фраза, приведенная в «Приват ай», впервые появилась в радикальном феминистском еженедельнике «Тренчес».
«Гардиан» провела опрос по поводу этого средства и пришла к заключению, что, будучи далеко не аттрактантом, «Формула-1» является скорее отталкивающим средством. Если подставной ванька-встанька «Шанталь» Форрест Эверс может завоевать женщин, пользуясь этим средством, говорилось в заключении «Гардиан», тогда, может быть, «Шанталь» имеет смысл подумать о том, как его самого разлить по флаконам. Да, похудеть можно от ноши секс-символа.
В 8.15 утра столы «ЭФОГК» под пурпурно-золотым тентом были почти все заняты. Я постоял в очереди за кофе, пока Ренни Мак-Алистер, упитанный и лысый журналист из «Трэксайд», управлялся с яйцами, беконом, фасолью, грибами, томатами, сосисками, жареным картофелем и тостами.
— Трудный денек? — спросил я его на ухо, когда он насаживал на вилку третью сосиску.
— О, привет, Форрест! — воскликнул он. — Не так, конечно, как у тебя. Когда приезжает Вирджиния?
— Ей, думаю, не донравится, когда она окажется здесь и увидит, как ты сожрал ее завтрак.
Мак-Алистер взглянул на меня и насадил четвертую сосиску.
— Ты должен рассказать мне про «новый нос».
Мы присели, и я сказал:
— Мой «новый нос» — это способ увеличить прижимную силу и уменьшить аппетит водителя.