– Не помню.
– Врешь. Готов поспорить, из-за этого сна ты вышла на улицу. Потому что уж я тебя знаю.
Она резко вздыхает.
– Мне нужно тут закончить.
– Это называется многозадачностью. – Снова встаю на колени и отпихиваю ее, чтобы тоже приняться за работу. Беру лопатку из старого деревянного ящика с инструментами, стоящего на каменистой дорожке.
– Еще рано, ты устал, и мне не нужна твоя помощь.
– Мы будем вместе. Сегодня, завтра и послезавтра, Сесилия.
– Просто… отстань, Тобиас. – Дрожь в голосе Сесилии выдает все, что мне нужно знать. Она встает и подходит к большому мешку с почвенной смесью, а потом тащит его ко мне. Не порываюсь помочь, поскольку почти уверен, что она вонзит в меня лопатку, если попытаюсь к ней приблизиться.
Она злится. Я это предвидел, но все равно больно. Вчера я вторгся в ее личное пространство так же, как делал это все то время, что мы были вместе, и больше того не желаю, но это выше моих сил.
Словно почувствовав мою борьбу с самим собой, хотя я и видом того не показываю, она опускает голову.
– Тобиас, я не хочу спорить.
– С каких это пор ты боишься конфликтов?
– Я не боюсь. – Моя очень сердитая садовница без особый усилий разрывает плотный пакет. – Просто сейчас мне нечего тебе сказать.
– Мы снова начинаем со лжи?
Выражение ее темно-голубых глаз становится холодным.
– Я устроила здесь жизнь. Пусть даже временную, но я не откажусь от нее ради тебя. Этого не повторится.
– Ну, мне ясна причина. Ты ускоренными темпами движешься к интересной жизни. «Горячая» йога? Торговая палата? – Сжимаю руки в кулак. Сейчас не время и не место для этого спора.
– Ну разумеется, ты снова сунул нос в чужие дела. Как же это в твоем стиле – ворваться в мою личную жизнь спустя столько лет.
– Ты знала, кого полюбила.
– Но вовсе не значит, что я этого хотела.
– Когда дело касается нас, разлука не главное. Теперь я это понял.
– Нет, это не так. Это важно. Важно для меня. Знаю, я согласилась попробовать, но чего ты ждал? Что я, не задавая лишних вопросов, вернусь домой, раздвину ноги и распахну сердце? Тобиас, я уже не та девочка и уж точно не та женщина.
– Мы говорим о тебе, а уж тебя я, черт возьми, знаю. Если бы ты изменилась, перестала быть той женщиной, которая умеет прощать и любить только как умеешь ты, то прошлой ночью я бы не спал в твоей постели. А вот насчет твоих планов не знаю, потому что мы еще не обсудили все, что нужно, и не составили ни одного гребаного плана вместе. Мы сейчас ведем переговоры. Что. Тебе. Снилось?
– А что еще мне могло сниться?
– Я тебя не оставлю. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Скорее ад замерзнет. Скорее я съем бургер.
А вот этого не надо было говорить.
– Думаешь, это смешно? – Испачканная землей Сесилия испепеляет меня взглядом. В ее глазах горят обвинение и оставшийся гнев.
– Думаю, чувство юмора придает нашему разговору не такой кровожадный тон, но, судя по выражению твоего лица, ты не разделяешь эту точку зрения.
– Ты жил с ней, – еле слышно звучит признание.
– Так тебе приснилась Алисия?
– Она тебя знала. Ты позволил ей узнать тебя. Она знала марку твоей зубной пасты. Наверное, и чертовы галстуки по утрам тебе подбирала. С ней ты поделился этими деталями.
– Не надо, – качаю головой, переживая из-за того, куда зашел разговор. – Не говори так.
– От меня ты отказался, а с ней жил. Мне даже не довелось увидеть, где ты жил.
– Нет, ты видела. Ты видела единственное место, которое я считал домом. Гадюшник на окраине города, где жила моя тетя. Это место было единственным моим домом в Трипл-Фоллс. В остальных я просто отдыхал между деловыми поездками. У меня не было настоящего дома с тех пор, как умерли родители, а с ней я не жил.
– С ее слов создалось иное впечатление.
– И я позволил тебе так думать.
– Безусловно! – У Сесилии вырывается сердитый смешок.
Мне удается скрыть обиду в голосе:
– Забыла поговорку про стеклянные дома, Сесилия? Забыла, что, когда вернулась в Трипл-Фоллс, бросив жениха, с которым все это время жила, на твоем пальце было кольцо с камнем в два чертовых карата? Или ты еще держишь его на всякий случай? – Остынь, Тобиас. Сию же, мать твою, минуту.
Закрываю глаза, боясь увидеть последствия своего резкого комментария.
– Как ты смеешь? – хриплым голосом говорит она едва слышно. – Выходит, это я виновата? Мне пришлось забыть о прошлом. Ты ведь не предоставил мне выбора.
– Знаю. – Глотаю подступивший к горлу ком. – Извини. Ревность взыграла. Спрашивай, о чем хочешь.
Она отводит глаза, и от ее молчания боль только усиливается.