Альфа видел ее, обвешанную трубками, идущими к телу, и выглядящую не лучшим образом. Но доктор заверил их, что она поправится.
Его жена, с другой стороны, никогда не поправится. Он на собственном опыте убедился, насколько близки были две сестры, и при одном воспоминании о тепле Зенит у него сжималось горло от эмоций. Без нее мир был еще мрачнее.
— Ты в порядке? — спросил Данте.
Альфа не знал. Он все еще был в ярости, переживая предательство и потерю, и зная, что ему придется отбросить все это, чтобы быть рядом с Зефир, когда она проснется.
Он пожал плечами, сложив руки на груди, и посмотрел на Тристана.
— Мне жаль, что Морана пострадала в моем городе.
Он увидел, как у того сжалась челюсть, но ничего не сказал, а просто уставился внутрь, где лежала девушка.
Родители Зефир вышли из палаты. Ее мать смотрела на него с такой ненавистью, что он чувствовал это в костях, но не винил ее за это. Ее отец остановился рядом с ним.
— Отправь Зефир домой с нами, чтобы она выздоровела. У нас осталась одна дочь, и мы не хотим потерять и ее.
Альфа подавил желание немедленно отказаться. Он не хотел, чтобы она уезжала. Он никогда не хотел, чтобы она уходила. Вкусив страх последнего дня, вкусив, какой может быть жизнь без нее… она придавала ему смысл. Она была его жизненной силой.
— Если она захочет уехать к вам, я привезу ее. Даю слово.
Ему стоило сказать это, но он сказал, не зная, что ей понадобится, будет ли она винить его за потерю.
Ее отец кивнул, его лицо передернулось от эмоций, и забрал ее мать с собой.
Данте хлопнул его по плечу, его глаза стали серьезными.
— Мужчины в нашем мире не находят любви, брат. Не упусти ее. Что бы тебе ни понадобилось, я рядом.
Это тронуло его — предложение Данте. И он нуждался в помощи, ведь его вторая рука ушла.
Он глубоко вдохнул и вошел в палату жены. Она спала на кровати, после того как ей ввели успокоительное, ее лицо было напряженным даже в бессознательном состоянии.
Альфа сел рядом с ней, взяв ее маленькую, мягкую руку в свою, и почувствовал, что его глаз горит, слезы скользят по его лицу в бороду.
Он позволил всему обрушиться на него, всему, что строилось в течение последнего дня, последнего месяца, последнего десятилетия, пребывание в больнице и воспоминания, которые оно принесло, потеря друга из-за предательства, осознание того, что он был тем, кто ослепил его, забвение Зефир и все еще не получение этих воспоминаний, потеря Зенит и почти потеря жены, все обрушилось на него, и вот, держа ее за руку, пока она спала, он плакал в больнице спустя двадцать лет.
Пре-Эпилог
Зефир
Она очнулась в больнице, ее первое воспоминание — Зен бросает в нее подушку, смеется с широкой улыбкой, которая освещает ее глаза, и говорит ей, чтобы она не убивалась. Следующее воспоминание — Зен лежит на земле в ее объятиях, на ее губах дрожащая улыбка, свет покидает ее глаза.
Зефир уставилась в потолок, моргая, слезы текли по ее лицу, не в силах думать о пустоте в сердце. Иногда горе было таким бездумным, бессловесным, беззвучным. Иногда оно было необъяснимым, его выкачивало треснувшее сердце, оно вливалось в кровь, которая поступала к каждой части тела, смешиваясь с клетками, пока не становилось таким же регулярным, как дыхание.
Она посмотрела в свою сторону и увидела, что ее муж спокойно смотрит на нее, в его единственном глазу отражается потеря, которую она ощущала в своих костях. Она крепко сжала его руку, и он отдал ей свою силу, позволив взять все, в чем она нуждалась.
Через несколько мгновений, когда она позволила себе горевать, она прошептала.
— Она…
Взгляд на его лицо был достаточным ответом.
Слезы покатились по ее лицу.
— Она… она сбежала из Синдиката?
— Да.
О боже, что она пережила? Ее младшая сестра.
— А мои родители…?
Он кивнул ей.
Зефир почувствовала, что ее нос подергивается, а губы дрожат. Он встал со стула и подошел к ней, поднял ее на руки, и шлюзы снова открылись. Она рыдала, уткнувшись ему в грудь, и рыдания покидали ее тело от боли, вызванной воспоминаниями о том, как она держала тело сестры и видела ее последний вздох, а он обнимал ее, его сила была скалой против бури внутри нее.
***