А потом она улыбалась мягкой улыбкой, той, которая была его любимой, той, от которой у него щемило в груди, потому что она была такой нежной. Нежность не была знакома Альфе уже очень давно. Его жизнь была жестокой, уродливой и чудовищной, с грубыми краями, кровоточащими ранами и эгоистичными интересами, а она, она была мягкостью, светом и великодушием. Само ее существование было достаточным доказательством того, что в мире есть добро, что за пределами боли, обиды и тьмы существует радость в виде маленькой девушки.
Хотя ему и не нравилось, что она сменила цвет волос на «грустный» синий, как она его называла. Он надеялся, что она сменит цвет снова, потому что, увидев эти пряди, он вспомнил, как чуть не потерял ее из-за своего упрямства.
Они закончили ужин, причем Зефир и Зенит в основном болтали, рассказывая ему о своем детстве и различных выходках юных лет. Впервые, сидя с этими двумя девушками, когда они спорили в шутку, в окружении вкусной еды и своих собак, Альфа почувствовал, как его охватывает чувство семьи. В глубине души он так долго этого хотел и в конце концов начал верить, что у него этого никогда не будет. Вначале это был факт, что ему не нужно есть одному, что он мог разделить с кем-то трапезу. Он сидел на своем большом диване с ней рядом и смотрел что-то, прижавшись к ее теплу. Это было просто возвращение домой, когда его встречали не только его собаки, но и ее искренняя радость при виде его. Мало-помалу она меняла события в его жизни, мизерный кусочек за мизерным кусочком, так, что он даже не осознавал, что это происходит, пока это не прекратилось. И теперь она стала частью его жизни, жизненно важной для его функционирования.
Он никогда не хотел говорить ей, но лучшее, что она могла сделать для них и их отношений, это уйти. Это встряхнуло его настолько, что он открыл глаза и понял, что жизнь с ней это то, чего он хочет, что будущее с ней это то, чего он жаждет.
Это необыкновенные мелочи, которые она постоянно добавляла в его жизнь.
Единственной проблемой теперь, по крайней мере, с его стороны, была физическая.
Она была потрясающей любовницей, знающей, чего хочет, и настойчиво просящей об этом, полностью отказавшейся от него и его удовольствия. И, черт, если бы он не любил доставлять ей удовольствие, слышать эти маленькие звуки и громкие требования, видеть, как ее тело сотрясается и извивается, когда она кончает и мочит его, чувствовать ее полные сиськи в своих руках и пробовать ее снова и снова. Он любил это.
Но ему хотелось большего, и он не знал, как это получить. Он не мог вернуться к тому, что было вначале. Он сдерживался во многих отношениях, и это давало ему необходимый контроль.
Но сейчас он хотел перегнуть ее через стол, потянуть за волосы и трахать до тех пор, пока ножки стола не треснут от давления. Он хотел кончить в нее и выпустить всю вытекающую сперму внутрь, чтобы она там и осталась, пометив ее изнутри. Сила его желания напугала его настолько, что он понял, что может потерять контроль и причинить ей серьезную боль, а он не сможет жить с собой, если сделает это. Она была намного меньше его, настолько узкая, что, проталкивая в нее свой член, он всегда понимал, что может разорвать ее, если будет действовать жестко. Он больше не был отстраненным.
— Я думаю, мама его принимает, — сказала Зенит, пока они убирали посуду. — Она сказала мне, что хочет организовать нормальную свадьбу для вас двоих. Она забыла о жабе.
Зефир вздохнула.
— А нам нужна свадьба?
Это его разозлило.
— Ты не уйдешь, — его голос прозвучал скорее, как рычание.
Она бросила на него взгляд, к которому он привык за последнее время, взгляд, говоривший, что она не уверена, не стоит ли им двигаться дальше. Как если бы он позволил ей. Она бы узнала, что такое преследование, если бы попробовала. На всякий случай у него был готов план. Он просто появлялся повсюду и убивал всех, с кем она хотела двигаться дальше. Он чертовски ненавидел этот термин. Она отдала ему все, и будь он проклят, если позволит ей сделать это снова с кем-то другим. Она полностью его. Она была полностью его.