К половине сезона я окончательно понял, что он меня превосходит. Возможно, из-за его огромного опыта, который, кроме всего прочего, появился и из прошлых гонок на картах, как позже у Шумахера. Не важно: он был впереди, и мне нужно было учиться.
Эта учебная фаза возможно и была правильной, но, без сомнения, для прямой дуэли не особо полезной: нельзя просто так победить своего учителя.
То, чему я мог у него научиться, можно было ясно разделить на три области.
Во-первых: он несравненно больше заботился о технике, он просто намного лучше знал, что происходит и всегда достигал лучших настроек.
Во-вторых: он был намного сильнее физически, чем я, и если мне удавалось держать такую же скорость, в конце он был быстрее, просто потому что у него оставалось больше сил. В автоспорте он достиг совершенно нового уровня физической подготовки. Я знаю, что трудно объяснить неспециалисту, каким огромным телесным нагрузкам мы подвергаемся, но это правда: центробежные силы, ускорения, силы на руле и тормозах экстремальны. И чтобы достичь лучшего, нужно тренироваться так же жестко, как и профессиональные спортсмены. И Сенна был первым, кто в Бразилии в два часа дня при 40° в тени мог, между прочим, пробежать десять километров и потом еще сто отжиманий, и это не в тени. А потом он приезжал на Гран-при в Фениксе при 50 градусах и ухмылялся, зная, что все остальные по сравнению с ним ничего не сделали.
В-третьих, он был сильнее ментально, мог лучше сконцентрироваться и к концу гонки показать такие времена круга, какие ему хотелось. Как следствие, он был безошибочен, в то время как я постоянно делал какие-то ошибки. Все другие гонщики, конечно, тоже, в этом смысле Айртон Сенна был единственным в своем роде.
Многое из этого он получил при рождении. От природы он был ужасно силен ментально, и годы и десятилетия успеха делали его все сильнее, не важно в карте, Формуле Ford, Формуле 3 или Формуле 1. Сегодня я могу провести параллель с Шумахером: эту все более усиливающуюся ментальную силу, которая была изначально. Насколько далеко заходила его религиозность, я не могу сказать. В любом случае, Библия всегда была у него под рукой, она лежала в нашем моторхоуме, она лежала на его тумбочке у кровати и все-таки было похоже, что он черпает из нее свою силу. Короче говоря: если я достигал наивысшей точки концентрации во время физических тренировок, когда пахал и потел, то он при чтении Библии. Конечно, если речь шла о том, чтобы за пять минут до квалификации еще раз заглянуть внутрь себя, его система имела преимущества.
Некоторые вещи Айртон Сенна совершенно сознательно изображал таким образом, чтобы они вписывались в желаемый им имидж, например, монашество и жесткость к самому себе. Но из религии он никогда не делал шоу, он был действительно верующим, по крайней мере, как мне кажется. Какую-то роль играл пример его сестры Вивиан, она привила ему, как само собой разумеющееся, эту религиозность. У моей Анны были хорошие отношения с Вивиан, из-за общего языка и связей с Бразилией, и когда однажды та подарила ей Библию, в этом не было никакого желания покрасоваться, красивого жеста или какого то воспитательного указания. Просто не было ничего удивительного, если Вивиан дарила кому-то, кого она ценила, Библию и это воспринималось просто как дружеский знак внимания, не важно, знал ли ты, что с ней делать или нет.
Чего Айртону Сенне тогда явно не хватало, это таланта к дурачеству. В свои неполные тридцать лет он был уже очень, очень серьезным человеком, которому тяжело давалось немного «выпустить пар». Он просто никогда не делал никаких глупостей, полная противоположность мне. Позже мне удалось его неплохо растопить, но в 1990 году он был еще немного скован. Складывалось такое впечатление, что он не мог объединить со своим имиджем бессмысленное веселье с друзьями. Он был слишком зажат в том, как о нем думал окружающий мир.
К этому нужно добавить, что он обладал абсолютно другим мышлением, чем мы все. Мне казалось, что причина этого кроется в его стране, в этих огромных просторах Бразилии.
Если я вырос среди двух гор, где видимость была справа три километра и слева — три километра, а солнце было видно только в зените, то он видел три тысячи километров слева и еще три тысячи справа. Соответственно этому он думал и действовал. Если я был счастлив спонсорскому договору на один миллион и пытался собрать пять таких договоров, то он заключал один единственный договор и говорил: десять миллионов. Он не терял время на мелочи. В общем-то, мы делали одно и тоже, но он был совсем другого калибра, мелочами такого не отвлечешь.
Как бы то ни было, в середине нашего первого совместного сезона я вынужден был признать: это идеальный гонщик. И чтобы это пережить, мне тоже поневоле нужно было стать идеальным. Так я наблюдал за ним, замечал разные вещи и впервые в жизни (за исключением моего отца) начал действительно уважать какого-то человека. Но поскольку отсутствие уважения — это важная часть меня, я потерял часть своей личности.
Глава 5. Годы с Сенной. Часть 2
McLaren 1990, 1991, 1992
Сенна быстро понял, что для него я идеальный партнЈр по команде. Я удивил его чистой скоростью и подобрался к нему ближе, чем кто-либо другой, даже намного ближе, чем это удалось Просту. Несмотря на это, настоящей угрозой я не являлся, потому что он всегда держал меня под контролем благодаря своему совершенству. Поэтому он становился все свободней и свободней и все больше открывался по отношению ко мне. В то время ко мне подходило много людей с советами типа: «Ты совершаешь ошибку, ты не можешь принять его как друга, ты должен сделать из него врага, должен с ним бороться на всех уровнях», но мне это было поперек горла, я просто не ног видеть в нем врага, для этого он слишком сильно мне нравился. Такие вещи необычны для Формулы 1, но так было.
Конечно же, Айртон Сенна был ужасный эгоист, но в этом нет ничего необычного, чтобы добраться до Формулы 1, ты должен быть по определению типом, сконцентрированным только на себе. Возможно, раньше это было по-другому, тогда талантам удавалось с легкостью пробиться наверх и они могли себе позволить быть изысканными, рыцарственными. Когда мне кто-то рассказал, что в Ferrari однажды случилось, что у молодого и старого были одинаковые шансы на чемпионский титул, и когда в решающей гонке на машине старого возникла поломка, молодой предложил ему свою, просто из уважения, потому что он еще молод и у него достаточно времени, чтобы стать чемпионом позже, я спросил: когда это было? В 1956 году, услышал я, тогда мир был еще, наверное, устроен по другому.[6] Даже если бы это разрешалось регламентом, о подобной романтичной рыцарственности сегодня нечего и думать, на это никто не пойдет.
Сенна всегда и везде требовал себе лучшего, неважно в гонках или в личной жизни, в важных вещах или в мелочах. Если он звонил мне из Бразилии, то, как правило, было два часа ночи, а у него как раз вечер. Подумать в такой ситуации о других просто не приходило ему в голову. Но если об этом знать, то можно было с этим и смириться.
Так как, кроме того, он был очень умен и образован, многие только много позже понимали, с какой предусмотрительностью он прокладывал свои тактические и политические связи. В этом ему помогала его волшебство, которое было просто составной частью его ауры. Этим он мог поразить не только массы, но и больших боссов экономики. Рон Деннис еще даже не догадывался, что Honda собирается уходить из Формулы 1, он еще строил с ними большие планы, когда Сенна сказал мне: «Будь осторожен, они уходят».
6
в 1956 году за Ferrari ездили Хуан Мануэль Фанхио, которому было 45 лет, и Питер Коллинз, на 20 лет моложе. В то время еще разрешалось во время гонки меняться машинами одной марки. В последней гонке, в Монце, и у Фанхио и у Коллинза были шансы на титул. Фанхио сошел из-за поломки, Коллинз заехал в боксы для замены шин, увидел Фанхио и добровольно передал ему машину. Благодаря шести очкам и завоеванному второму месту Фанхио стал чемпином мира. Но Коллинзу не удалось воспользоваться своей молодостью, чтобы позже завоевать титул. Два года спустя он разбился насмерть на Нюрбургринге