Я вернулся в Хельсинки, где, по идее, должно было находиться мое рабочее место. Но в столице остались лишь военные и несколько советников и секретарей посольства, поскольку большинство дипломатического корпуса перебралось в Гранкулу. Посол часто наведывался в представительство, после чего возвращался в свою загородную резиденцию. С финляндской стороны все службы оставались в городе, и наши контакты с ними поддерживались без труда.
Мало-помалу я познакомился с французами, работавшими в посольстве; почти все они были мобилизованы на месте и подчинялись военному атташе. Из их числа я, разумеется, исключаю моего секретаря, который, не поднимая шума, оказывал мне важные услуги и избавлял от текущей работы.
В непосредственном подчинении у военного атташе находился офицер запаса, бывший «на гражданке» сотрудником крупной французской фирмы; я видел его довольно редко.
Зато группа унтер-офицеров и призванных из запаса военных любила пошуметь, разумеется, во внеслужебное время. Уж не знаю почему, они назывались «каидами», и этот двусмысленный термин не переставал меня удивлять[27]; видимо, они хотели тем самым показать свою «крутизну», но им так и не представилось случая ее продемонстрировать. Их главный, или тот, кто себя так называл, носил белую шубу и был «белым каидом», по его выражению; он стал заметной фигурой в городе. Все они были очень вежливы, а их знание местных обычаев приносило большую пользу. До войны они занимались в основном торговлей лесом, благодаря чему завязали связи по всей Финляндии, чем теперь их главный пользовался.
Официально я не был с ними связан по службе, но на самом деле часто встречался в посольстве, в ресторане, в городе, они разъясняли мне происходящие события, основываясь на своем опыте, приобретенном за долгие годы жизни в этой стране. Всегда полезно, образно выражаясь, послушать звон разных колоколов, даже если звонят они вразнобой, полезно послушать разные мнения, даже если некоторые из высказанных идей кажутся тебе парадоксальными. Здесь у меня был богатейший выбор, но среди различных, внешне противоречащих одно другому мнений, мне удавалось находить то важное, что позволяло мне чуть лучше понять жизнь страны, потому что они отражали настроения местного населения. Итак, я далеко не пренебрегал контактами с каидами, сообщавшими мне неофициальные точки зрения.
Жизнь продолжалась в тревожном ожидании новых событий.
Все ждали, морозы все усиливались и нередко в сельской местности достигали 30 с лишним градусов. В городе все ждали сводки событий дня, регулярно передававшейся по радио. Случалось, что я сидел в ресторане в момент, когда начиналась программа новостей, и меня поражало, с какой серьезностью слушают ее присутствующие. Ни единого жеста, ни одного комментария; я ощущал в людях беспокойство о завтрашнем дне и какие-то предчувствия в связи с относительным затишьем на фронте, пресловутым затишьем перед бурей. Однако однажды вечером, в ресторане «Сосиететшусет», старого отеля, построенного в начале века, несколько ужинавших зааплодировали, услышав, что были сбиты три советских самолета, но остальные их не поддержали, и лишь сдержанные улыбки и неопределенные жесты говорили о молчаливом одобрении.
Больше всего население злили и выводили из себя бомбардировки с воздуха. Бомбили почти ежедневно, в любое время дня и ночи, и это было непрерывным испытанием для нервов, несмотря на классические меры противодействия: уход в убежище сразу после сигнала тревоги, выключение огней с наступлением темноты, организация всякого рода помощи.