В другой раз я ужинал у одного промышленника, с которым познакомился через моего британского коллегу. Сам хозяин и его супруга были очень симпатичной парой; мы с ним могли общаться на французском и английском, что очень облегчило дело, и очень скоро подружились.
Мои друзья жили в красивой квартире в новом доме на краю города, среди садов, которым снег придал особую красоту. Мы собирались садиться за стол, когда прозвучал сигнал воздушной тревоги. Пришлось спуститься в подвал, где было оборудовано бомбоубежище. Мы находились там уже некоторое время, как вдруг хозяйка в отчаянии всплеснула руками и воскликнула: «Я оставила цыпленка в духовке!» Дело было серьезным. Она хотела вернуться на кухню, чтобы исправить ситуацию, но ее муж был непоколебим: «Тем хуже для цыпленка; я запрещаю тебе возвращаться в квартиру до отмены тревоги». К тому времени, когда мы снова смогли сесть за стол, цыпленок совершенно сгорел, но мы отнеслись к происшествию с юмором.
Я участвовал в жизни горожан, поскольку своего устроенного дома у меня не было. Встречался я с ними главным образом в ресторанах. В Хельсинки было много ресторанов, снабжение было еще хорошим, ограничения начались позже. Нордические, германские и скандинавские, рестораны были многочисленны, и обстановка в них весьма торжественна, имелись отдельные кабинеты для желающих уединиться и поговорить без свидетелей о личном или о делах.
Самым типичным был «Адлон», величественно импозантный и несколько печальный из-за его темных занавесей и ковров; персонал в нем был вышколен, как в начале века. Туда входили словно в храм, храм хорошего вкуса этой столицы. Где она, веселая и непринужденная атмосфера французских ресторанов? Сотрапезники сохраняли серьезность, исполняя обряд, начинавшийся с выбора на специальном столе обильных закусок, поглощать которые помогала водка, после чего они выбирали для себя столик и уже за ним продолжали есть и пить.
Другой ресторан, типа «погребок», «Кёниг», был менее чопорным, и его атмосфера напоминала все «Келлеры» Германии и Швеции. Я предпочитал его «Адлону», потому что в нем хоть изредка можно было увидеть улыбающиеся лица.
Также очень приятным был «Савой», расположившийся на крыше красивого здания. Старый метрдотель, сформированный швейцарской школой и разговаривающий на хорошем французском, встречал посетителей с утонченной вежливостью, непробиваемой внешними потрясениями, что очень успокаивало. Я много раз встречал там маршала Маннергейма и его неразлучного друга, генерала Вальдена.
Рестораны и бары имелись в отелях. Самым известным был «Кямп», посещаемый бизнесменами и иностранцами. Но всегда и везде главным были спиртные напитки. Просто невообразимо: здесь пьют все, пьют без перерыва, и даже самое крепкое здоровье не выдерживает этого. Пьют крепкий алкоголь. Конечно, северная кухня очень жирная, а спиртное растворяет жиры. Говорят, что оно согревает, но это сомнительно. Как бы то ни было, оно отупляет.
Откуда эта страсть, эта одержимость алкоголем? Я не мог этого понять до того дня, когда один офицер в высоком чине поведал мне: «Спиртное, – сказал он, – это наше солнце!»
В короткие зимние дни солнце действительно показывается редко. Ночь печальна и тяжела; нет никакой природной замены свету; снег, который так красиво смотрится в лесах и на полях… тот же самый снег надоедает жителям этой страны. И что же тогда, если они не могут или не хотят найти в себе душевные силы, чтобы держаться, чтобы выстоять? Что, если не искусственный рай, доступный всем: алкоголь!
Я, видя их, тоже загрустил, но грусть моя отличалась от их; я грустил от их грусти, грустил от того, что вижу гордых, независимых людей, побежденных климатом, вынужденных уступить искушению алкоголем!
А ведь они умели испытывать сильные эмоции, эти мужчины и женщины, и не только на полях сражений; они умели подниматься над радостями еды и выпивки и переживать волнение в концертных залах, откликаясь на зов музыки.
Война не прервала серию классических концертов, и в залах не было свободных мест. Оркестр имел непривычный облик: музыканты были солдатами, отпускниками или выздоравливающими после ранения, временно прикомандированными к городским службам. Они откликнулись на призыв дирижера, человека с широким лбом, который управлял своим коллективом с равными талантом и энергией. К сожалению, в их рядах имелись бреши, которые невозможно было заполнить, но артисты играли с таким настроением и с таким чувством, что публика не обращала на это внимания.