Финляндия пообещала начать переговоры, которые, как мы увидим, достигли кульминации в 1941 году.
Это была целая серия ударов, которые могли бы пошатнуть разделенную страну, однако результатом их, напротив, стал феномен национального примирения, зародившийся уже с появлением беженцев. Под влиянием маршала Маннергейма партии сблизились и рожденный войной союз национального единства сохранился. Война и испытания завершили слияние разных этнических элементов, населяющих страну, финнов и шведов, несмотря на неизбежные трения и труднопреодолимое сопротивление. Национальное единство было необходимо этому исстрадавшемуся народу, ощущавшему необходимость сплотить ряды, чтобы сохраниться, чтобы выжить, чтобы надеяться, а еще чтобы бороться. Отчасти единством этим он был обязан Кюёсти Каллио, президенту республики с 1937 года, который старался наладить взаимодействие различных политических сил. К сожалению, хотя ему было всего 67 лет, его здоровье сильно пошатнулось, и он подал в отставку.
Москва наложила вето на четыре кандидатуры на президентских выборах, и, наконец, избран был Ристо Рюти.
Каллио внезапно умер, обходя строй своей гвардии, отдававшей ему почести в момент отъезда на вокзале.
Был сформирован новый кабинет под председательством Рангелла. В действительности делами руководили Рюти, Вальден и Виттинг; маршал Маннергейм оставался влиятельным советником. Несмотря на прогерманскую тенденцию, правительство объявило о нейтралитете Финляндии, что, впрочем, соответствовало ее глубокому желанию.
Однако ожидавшая его задача была тяжела, так как события приняли опасный оборот.
Глава 3
Русские и немцы
Лето 1940 года я вынужден был провести в Стокгольме, хотя по-прежнему был аккредитован в Финляндии, где в посольстве оставался Алексеев; но я часто приезжал в Хельсинки, чтобы сохранить свои связи. Должен сказать, что из Стокгольма я ясно видел политическую ситуацию, поскольку Швеция была открыта на все стороны: и на восток, и на запад; достаточно было просто вдохнуть ее воздух, чтобы оказаться в курсе многих дел. Я поддерживал нормальные отношения с официальными лицами и смог восстановить прежние дружеские связи в шведском обществе; наконец, я встречался с американскими и британскими представителями, с которыми у меня сложились доверительные отношения, при случае – с советскими, интересными, несмотря на свою болезненную молчаливость. Так что я лучше видел те веревочки, за которые дергают действующих лиц разворачивающейся на севере драмы, и мои поездки в Финляндию позволяли мне продолжать следить за ее жизнью и эволюцией менталитета.
Германская армия удерживала Норвегию; ее коммуникации растянулись до Киркенеса на Ледовитом океане. Сообщение между армией в Норвегии и Германией осуществлялось непрерывно и сначала шло через Данию и побережье Норвегии. Было очень заманчиво продублировать эту коммуникационную линию на ее морском отрезке, слишком открытом для возможных ударов противника, второй, проходящей через Швецию; это было осуществлено после быстрых переговоров, поскольку было договорено, что право транзита через шведскую территорию распространяется только на отпускников, больных и персонал вспомогательных служб и будет осуществляться под контролем. В Швеции говорили, что это не имеет ничего общего с транзитом боевых частей, чего хотели союзники во время Зимней войны в Финляндии.
Немцы извлекли из этого реальную выгоду; так почему бы не развить достигнутый успех и не потребовать аналогичного права проезда через Финляндию, чтобы улучшить сообщения со своими войсками на Крайнем Севере? В таком аспекте представали германо-финские отношения.
Они были весьма прохладными с 1939 года, и Таннер неоднократно упрекал германского посла фон Блюхера за слишком сдержанное отношение его страны, отказывавшейся поставлять Финляндии оружие и своим поведением игравшей на руку Советам в шедшем тогда конфликте. Он так далеко зашел в своих нападках, что Блюхер даже ответил ему официальным опровержением относительно помощи, оказываемой Германией СССР.
Мало-помалу умы успокоились, и, несмотря на симпатии к оккупированной нацистами Норвегии, Финляндия, инстинктивно чувствуя, что не стоит злить Германию, не проявляла к ней никакой враждебности или недоброжелательности. Наконец, успехи рейха в июне 1940 года вызвали перемены в умах, и послом в Берлине был назначен бывший премьер-министр Тойво Микаэль Кивимяки. Несмотря на свой прогерманский настрой, Кивимяки полагал, что еще преждевременно искать поддержки Берлина и что следует в первую очередь поддерживать добрые отношения с Советами. Вообще, позиции руководителей страны в отношении Германии различались: маршал Маннергейм, при его богатом опыте и развитой интуиции, демонстрировал определенное равнодушие, даже скептицизм к ней и оставался верен своей прагматической линии. Его друг, генерал Вальден, исповедовал тот же реализм. Рюти до Зимней войны считался англофилом, Таннера, пожалуй, можно было отнести в категорию настроенных антигермански. Только министр иностранных дел Виттинг склонялся на сторону рейха.