В истории мировых революций случалось не раз, что передовые борцы борющегося класса имели лозунг, совершенно не отвечавший действительной, объективной исторической цели их борьбы. Напротив, неясность лозунгов являлась из-за недостатка социального сознания правилом в революциях прошедших столетий. Чаще всего революционные лозунги являлись порождением случайных обстоятельств или ударными фразами самой поверхностной, недальнозоркой политики, к которым часто мог также присоединяться странный и несообразный символизм.
Вспомним напр., как в богемском гуситском движении, в котором тоже в действительности велась борьба из-за самых явных классовых интересов, в области лозунгов спорили, главным образом, о том, предоставляется ли в таинстве причастия для всех, кроме хлеба, также и вино. Демократическая программа финляндской социал-демократии являлась и финляндская революция прошлою зимою именно такой программой таинства причастия. Эта программа не помешала финляндской социал-демократии принимать участие в революционной борьбе, но эта программа, как таковая, не принесла этой борьбе пользы. Если не знающий дела моряк ведет корабль в неверном направлении, в котором он, если бы шёл по этому направлению, оказался бы в тупике или сделал бы большой круг, но сильная буря незаметно для него самого ведёт его по верному направлению, то, без сомнения, этот хорошей результат получился не благодаря разумности моряка, а благодаря буре; моряк, пожалуй, и исполнил в пути добросовестно и прилежно свою обязанность, но он не умел пользоваться картами и компасом, которые были предоставлены ему для того, чтобы держать курс в верном направлении.
Для современной социал-демократической рабочей партии, деятельность которой должна была опираться на марксистскую - следовательно, на научную подготовку, - для неё было менее всего почётно нести на баррикады символ вина для причастия. И, - что ещё хуже, - это было помехой и слабостью в борьбе. Ясное сознание цели, уже как таковое, увеличивает силу и энергию борца; недостаток сознания порождает легко неуверенность, колебание и слабость. Точно так же произошло и в Финляндии во время революции. Не было в достаточной мере устроено порядка. Даже в Гельсингфорсе буржуазии была оставлена слишком большая свобода для интриг. Обыски и аресты виновных не производились достаточно энергично. Виновные контр-революционеры наказывались слишком легко. Принудительный труд не применялся вовремя к бездельничающим барам. Вероятно, было бы поступлено более строго, если бы нашей сознательной целью в резолюции было с самого начала поставлено учреждение рабочей диктатуры. Когда не было такой цели, то это внесло в нашу деятельность опасную половинчатость, которая могла прибавить храбрости интригующей буржуазии, в то время как она, с другой стороны, побудила присоединившиеся к красной гвардии анархистские элементы к самовольному устройству частных кровавых расправ, грабежей и пр., каковое отсутствие дисциплины вызвало замешательство в своих революционных рядах.
От этих обстоятельств, конечно, не зависел в Финляндии несчастный конец революционной борьбы. Поражения нельзя было избежать, когда германское правительство присоединилось к работе палача. Но если бы германское правительство не присоединилось, - что произошло бы в таком случае? Этого мы наверное не знаем, но весьма возможно, что в таком случае окончательный исход борьбы мог бы очень существенно зависеть от того, применялся ли революционный порядок о виде строгой и рассчитанной на более долгое время диктатуры, или в виде гуманной промежуточной ступени к мирной гавани, якобы, близкого демократизма, - значит, косвенно, по крайней мере, частью от того, какое знамя или какой символ выставляло социал-демократическое руководство революционным движением. Во всяком случае, исход борьбы висел бы на волоске.
Без сомнения, на тактику и программу Совета народных уполномоченных и вообще финляндской социал-демократии во время революции влияла в известной степени та точка зрения, что необходимо было принимать во внимание симпатии мелкобуржуазных и крестьянских слоёв населения, находящихся вблизи рабочего класса, что не нужно было отталкивать
их, пугая социализмом и рабочей диктатурой, но успокаивать и задабривать демократизмом и гуманностью. Это была парламентарная избирательная тактика, а не революционная деятельность. В революции мудрость этой тактики оказалась опасной ошибкой. Спокойные и неуверенные симпатии мелкобуржуазных элементов не имели, да и не могли иметь, на ход борьбы значительного влияния. Сила борьбы зависит всецело от рабочего класса, от его пыла, энергии и храбрости и от его доверия к руководству революцией. Но пыл рабочих скорее понижался, чем повышался лозунгом демократизма; он вызывал в них, без сомнения, скорее чувство разочарования, чем казался той целью, ради которой рабочий мог с радостью пожертвовать даже жизнью. Ясные лозунги классовой диктатуры и социализма могли бы совершенно иначе зажечь души рабочих. Они ясно чувствовали бы, что их ведут в борьбе действительно вперёд, прямо к их величайшему историческому идеалу. И при виде того, что руководство революцией поступало бы с буржуазией именно с тою строгостью, с какою во время кровавой классовой борьбы необходимо поступать с врагом и угнетателем, который в свою очередь, по справедливости оказался угнетенным, - при виде этого среди рабочей армии укрепилось бы доверие к находящимся в руководящих центрах товарищам.