Но в ноябре мы решили отступить перед революционной борьбой, отчасти чтобы сберечь наши демократические завоевания от опасностей, отчасти надеясь, что мы можем парламентарными средствами обойти, пожалуй, водоворот истории и отчасти, наверное, фаталистически рассуждая: если революция должна притти теперь или позже, то она придёт, несмотря на наше сопротивление, и этим именно покажет, как следует, свою силу.
Что было результатом этой исторической ошибки? Избежали ли мы вооружённого сопротивления? Нет. Оно было лишь отсрочено до времени, когда буржуазия была уже гораздо лучше подготовлена, чем в ноябре. Буржуазия всегда мешает вызвать рабочих на вооружённое сопротивление, когда лишь она этого желает. И для рабочей борьбы является опасностью то, что буржуазия получает возможность назначать время начала классовой войны. Когда рабочий класс её начинает, то буржуазия не во всех местностях ещё достаточно подготовлена на случай революции, и революция может застать её в большей или меньшей степени врасплох; начатое рабочим классом революционное движение, особенно там, где реакционная правительственная власть в течение более долгого времени вызывала к себе враждебное отношение в широких слоях народа, может или прямо захватить о собою недовольные промежуточные слои, или, во всяком случае, расстроить и ослабить ряды защитников правительственной власти. Особенно в таких условиях, как теперь, во время войны в воюющих странах, где и пролетарские массы имеют пока в своих руках оружие, является важнее важного, чтобы правительство не получало возможности начать классовую войну, ибо правительство уже в течение даже сравнительно короткого подготовительного времени могло бы разоружить большие массы, арестовать необходимые для революции элементы, целесообразно разместить более надежные свои войска на наступательные и оборонительные позиции против „внутреннего врага” и вообще собрать все свои возможные силы для активной или пассивной контрреволюционной деятельности. Кроме того, можно быть уверенным в том, что правительство, начиная классовую войну, постарается уже заранее устроить с этой целью внешнеполитические условия наиболее выгодным для себя образом, запастись на случай возможной крайней надобности иностранной помощью или, но крайней мере, обеспечить свой тыл от иностранного вмешательства. В ноябре финляндской буржуазии было бы гораздо труднее получить значительную помощь от германского правительства, чем позже, зимою, когда немецкие войска освободились с русского фронта, - что нам всё же в ноябре или даже январе было очень трудно предвидеть.
Во-вторых, мы, центровики-социал-демократы, не хотели вступать в правительственный союз ни с какими буржуазными “демократами”, каковой союз был желателен для правых социалистов, как для поддерживающих революцию, так и для тех, которые выступали против неё. Без подобного союза, собственно, нельзя было и думать об осуществлении той цели, которая мелькала в мыслях поддерживавших революцию правых социалистов, т.е. об учреждении демократического правительства, в котором, по крайней мере, значительное большинство мест принадлежало бы социалистам, и в программе которого были бы ограничение спекуляции в продовольственной области и проведение различных демократических реформ парламентарным путём. То обстоятельство, что в этот завоевываемый посредством революции Красный сенат” вошло бы также, по крайней мере, несколько представителей так называемого аграрного союза, казалось этим правым социалистам, - что было вполне понятно, - весьма необходимым подкреплением. Имея это в виду, с их стороны и со стороны социал-демократической фракции сейма велись переговоры с фракцией аграрного союза, а также, по всей вероятности, и с другими „прогрессивными” депутатами, “товарищ” Гокой ходил разузнавать у сенатских чиновников, согласны ли они оставаться на службе у “красного сената”. Итак, революционным стремлением “революционных” социалистов было собственно возрождение к жизни весеннего коалиционного сената в более целом виде, т.е. снабдив его социалистическим большинством и, пожалуй, отстранив более крайних реакционеров.