Не менее важным представляется вопрос о времени и обстоятельствах зарождения финно-угорской этнографии в России как части процесса становления отечественного народоведения. Причем изначально следовало бы разграничить чрезвычайно длительный период накопления эмпирических материалов о жизни народов и хронологически более скромный период научного осмысления собранного, связанного с профессионализацией этнографических исследований. Наиболее аргументированной в этом плане представляется точка зрения Л.П. Лашука, отмечавшего, что «...в науках истории и географии России в том виде, в каком они сформировались к середине XVIII в., значительное место занимали «народоведческие» описания и обобщения, которые во второй половине этого столетия заметно расширились и подверглись первичной рационально-теоретической обработке. Это, собственно, и было реальное начало отечественного народоведения, которое, обретя философско-историческое обоснование и обратившись к сравнительно-историческому методу, приняло форму самостоятельной этнографической дисциплины около середины XIX столетия». Возвращаясь к избранной теме, можно сослаться также на мнение венгерского финно-угроведа П. Домокоша, считающего, что «...финно-угорская наука под влиянием интереса к древней истории зародилась фактически в различных уголках Европы в век Просвещения и, прежде всего, на основании языковых источников и данных. Основной вопрос — а именно: кто же эти живущие среди нас народы с такими непонятными языками, откуда они пришли? — был задан и решался исследователями нефинно-угорского происхождения (например, Фишер, Ломоносов) и учеными финно-угорских народов (Шайнович, Портан). И с другой стороны — что за язык, на котором мы говорим, и откуда мы попали в Европу? Параллельно с тем, как рождались ответы, рождалась сама наука... К XIX веку разрозненные исследования сложились в зрелую науку, ученые искали контакты друг с другом, начались экспедиции, создавались университетские кафедры...».
Таким образом, предлагаемая периодизация истории этнографического изучения финно-угорских народов России в XVIII — первой половине XIX в. предполагает выделение двух сменяющих друг друга этапов. Первый этап, хронологически охватывающий весь XVIII в., был непосредственно связан с развитием идеи европейского Просвещения, включавшей в себя народоведение как часть общей программы рационального познания окружающего мира. Академические экспедиции, работавшие в те годы на пространствах Российской империи, подняли огромный пласт этнокультурной информации, осмысление которой было начато выдающимися умами эпохи. Исследовательский импульс, нашедший свое воплощение в историко-географических и этнографических трудах Ф.И. Страленберга, Г.Ф. Миллера и И.Г. Георги, был распространен в том числе и на финно-угорские народы, сделав их полноправными субъектами просветительской ойкумены. Истоки финно-угорских этнографических исследований, берущие свое начало от века Просвещения, получили пронзительное, чувственное звучание в трудах ученых-романтиков, чья деятельность анализируется в рамках второго этапа нашей периодизации. Когда на заре XIX в. активизировался процесс строительства европейских наций, финские и венгерские ученые посчитали делом своей чести восстановить историю своих народов, обратившись к изучению материальных и духовных свидетельств прошлого. Поиски финно-угорской (уральской) прародины и родственных народов привели А.И. Шегрена, М.А. Кастрена и А. Регули в Россию, заново открытую в романтический период истории науки. Будучи, подобно их предшественникам, воспитанниками европейских научных институтов, они привнесли в российскую науку не только устоявшиеся исследовательские традиции, но и заложили первые камни в фундамент отечественного финно-угроведения.
О методологии: Размышления и некоторые предварительные опыты над тем, как надежней всего связать в единый текст довольно разнородный историографический и этнографический материал, подсказали способ изложения, который вкратце можно отобразить в виде следующей последовательности: эпохи — идеи — герои.