Вот показался и тот валун–голова, как назвал его мысленно Колотай. Он, конечно, не изменился со вчерашнего дня: все такой же величественный, крепкий, уверенный в себе, в своих скрытых силах, дремлющих в нем не одно столетие, нахмуренный, в белой шапке до самых глаз, возможно, спит, а может, только дремлет, перебирая в своей каменной памяти все то, что отшумело–отгудело над ним, при нем, возле него, как он здесь оказался, принесенный ледником давным–давно, когда не было никакого леса, ни зеленой травинки, а было однообразно, серо и пусто, как в пустыне, может даже, как на второй день сотворения мира.
Они постояли у валуна, как бы заряжаясь его мощной энергетикой, каждый со своими мыслями, конечно же, на своем языке, и Колотаю подумалось, что Юхану огромный валун говорит больше, чем ему, чужому здесь человеку, валун воспринимает финна как своего — родного, близкого, он помнит день его рождения, и дни рождения его отца и матери, и их родителей. Он был свидетелем всей истории этой земли и этого народа. Скорее, это уже не только свидетель, а сама история, записанная в камне–граните — навсегда, навечно. И Юхану он намного ближе и дороже, чем ему, который оказался здесь случайно и надолго не задержится. А его след возле этого валуна растает вместе со снегом, который пролежит всего лишь до весны.
Словно нехотя, они двинулись дальше, неся в сердце какой–то неясный импульс: вам даны ноги и руки, вы должны их использовать так, чтобы не уподобиться этому символу оседлости — валуну. Ноги и руки — это ваши крылья, которые должны носить вас по миру, пока у вас есть силы и возможности, пока бьется ваше сердце и гоняет по венам кровь. Вы — живые создания и ваша сущность — это движение.
Так они шли–скользили на лыжах–скороходах, думая каждый о своем, и Колотай жалел, что они оба как немые, могут общаться только мимикой, жестами, которые не всегда совпадали, потому что означали у нас одно, а у них — другое. Видимо, о чем–то подобном думал и Юхан, потому что его молодая неугомонная натура жаждала как можно больше знать о мире, о соседе–завоевателе, который стал их пленником, который много всего интересного знает, а рассказать не может. Точнее, мог бы, если бы Юхан умел его понять…
Дорога уже давно превратилась в тропинку, по которой сложно было пройти, чтобы не зацепиться за ветку и не обсыпать себя мягким пушистым снегом, который, как комки ваты, покрывал каждое дерево, каждый куст. Только под густыми елками возле стволов оставались голые круги, не присыпанные снегом, где, наверняка, грелись лесные звери, которым этот холодный снег не давал жить, и они зарывались в сухую листву и иглицу. А может, они сидели в своих норах, в ямах под валежинами, когда дерево падает вместе с корнями, оставляя широкую и глубокую яму. Там лисы и волки устраивали свои логова, углубляя или расширяя данное природой жилище.
Интересное явление эти валежины. Бывает, что по лесу идет вихрь, он может положить целую полосу деревьев, это Колотаю приходилось видеть не раз, как в своих лесах, так и в чужих, в тех же карельских. Страшная сила ломала деревья, проходя по лесу, как спички, укладывала их друг возле друга, создавая ровный помост, и этот завал или бурелом может тянуться на несколько километров. А иногда бывают выборочные буреломы — вихрь или какая–то стихийная сила валит одно дерево из многих, стоящих рядом с ним, и мчится дальше, не задев больше никого из окружения, чтобы через определенное время или расстояние повалить, вырвать с корнем еще одно дерево. Что это, если не судьба, предначертание или проклятие? Почему все деревья стоят, как стояли, а вот это одно повалено, вырвано с корнями? Для Колотая это была большая загадка природы, и он собирался заняться этим вопросом, чтобы постигнуть его секреты. Возможно, Якоб Хапайнен что–то знает о таком феномене, потому что живет среди леса, каждый день сталкивается с ним и может за долгие годы своей работы постигнуть на первый взгляд простые вещи, а если подумать, то очень даже сложные. Такое явление напоминало ему саму человеческую жизнь, когда рядом погибают люди, а кто–то остается в живых, как он сам: погибли сотни, а вот он почему–то уцелел. Что это, если не судьба, не предначертание? Что это, если не Божественная сила, если не рука Всевышнего? Когда–то к словам «написано на роду» он относился скептически, с недоверием, но сейчас эти слова приобрели для него совсем иной смысл: человек рождается со своей собственной судьбой, он будет с ней всю жизнь, и никто не в силах ее изменить, ведь говорят: кому суждено утонуть, тот в огне не сгорит.