Так неужели ему и дальше суждено жить, а как — это уже во многом зависит от него самого, от того, как сообразит голова, куда направит, и куда поведут ноги? Разве он мог подумать, что уцелеет, когда финны осыпали их градом пуль, когда падали рядом его друзья с пробитыми сердцами или головами, с израненным телом? Может, и он был бы убит, если бы не упал сам и не пополз подальше от того места, где все это происходило, где снег окрашивался кровью?..
Сегодня у него было какое–то унылое настроение, а почему — он не знал, хотя иногда волна безразличия накатывала на него и поглощала надолго. Его организм, или только один мозг, отдыхал и не хотел тратить энергию лишь бы на что, а завтра он покажет себя, когда наступит просветление, облегчение, когда безразличие свалится с плеч, как невидимый, но тяжелый груз, прижимавший его к земле, не дающий выпрямиться.
Он знал, что это пройдет само собой, не нужно напрасно трепыхаться, укорять себя и ожидать чего–то такого, что может перевернуть всю жизнь, направить ее в другое русло. Нет, такого он не ожидал, на такое не надеялся — пусть будет так, как есть. А там посмотрим…
Между тем, они уже выходили на свой прежний рубеж — больше десяти километров прошли без передышки, Юхан был впереди и держал хороший темп, пощады не просил, налегал на палки и пытался даже оставить Колотая далеко позади. Колотай иногда специально давал ему такой шанс — пусть потешится парень своей силой–сноровкой, может у него легче на душе станет. Дорога стала неровной — лыжи то шли гладко, как по ровному настилу, то чувствовалось, что под снегом лежат камни разной формы и размера, и когда такой камень, особенно с острыми гранями, доставал до лыжи, легко можно было упасть от внезапного торможения, а при очень неудачной встрече с камнем — сломать лыжу, а то и вывихнуть ногу. Но такую почву под собой они чувствовали редко, дорога была в основном утрамбована полозьями саней и копытами лошадей, хотя такой транспорт встречался им редко.
Узкая лесная дорога становилась шире, как бы собираясь превратиться в свободное от деревьев поле, но ничего подобного не произошло, просто они вышли на широкую дорогу, которая под прямым углом пересекала их тропу. На этой широкой дороге, шедшей с юга на север, или наоборот — как для кого, — стояли телеграфные столбы, между ними висели четыре нитки провода, густо усеянные пушистым снегом, который местами осыпался с проводов, и создавалось впечатление, что провода там нет. И, как ни странно, провода молчали, не гудели, как обычно гудят свободные от инея или снега провода, да еще на ветру. А здесь они угрожающе провисли посередине между столбами, казалось, даже готовы порваться. Но, прислушавшись, Колотай уловил едва слышную, глухую музыку проводов — они не спали.
Юхан вдруг притормозил, за ним и Колотай, немного отставший от своего молодого хозяина, и они увидели, что по дороге с севера на юг идут на лыжах трое мужчин в одинаковой форме: короткие куртки до колен синего цвета, остроносые, с козырьками, теплые шапки с кокардами, не подпоясанные, только с полевыми сумками через плечо, с карабинами за плечами.
— Полициён, — вполголоса сказал Юхан.
Было заметно, что он немного волнуется — не сказать, чтобы испугался, но это у них была первая встреча с полицией.
В душе немного смутился и Колотай, хотя ему было интересно знать, как здесь к нему отнесутся, что скажет местная власть: возможно, ему просто запрещено далеко отлучаться от того дома, в котором он временно живет, или еще что–нибудь. Власть всегда любит показать свою силу, чтобы ты знал, что она напрасно хлеб не ест. А если уж ты что–то нарушил, тогда почувствуешь эту силу на себе, и еще как! Десятому закажешь!
Пересекать дорогу перед носом полиции они не стали, чтобы не подумали, будто от них удирают. Нужно подождать, тем более, что представители правопорядка приближались.
Первым не шел, а бежал на лыжах молодой кряжистый полицейский, энергично отталкивался палками, резво перебирал ногами, лыжи, казалось, у него находились в воздухе дольше, чем на снегу. За ним бежали еще двое: один немного выше первого, последний — высокий. Кто из них был начальником, Колотай не мог разобрать, потому что нашивки и погоны, возможно, что–то и говорили Юхану, но не ему.
— Тэрвэ! — было первое слово, которое уже хорошо знал Колотай.