Полицейский, который находился все это время в кабинете, встал, ожидая команды своего начальника. Тот что–то коротко ему сказал, и полицейский обратился к Юхану и Колотаю со словом, которое понял только Юхан, но, видимо, оно означало «пошли».
Куда «пошли», Колотай не знал, хоть по спокойному лицу Юхана он понял, что их ведут куда надо: до него дошло, что полицейский начальник пару раз произносил слово «амбасада», — по–видимому, это и есть посольство. Так выходит, что они идут в посольство? Если бы так…
Полицейский что–то говорит Юхану, они идут по улице дальше и дальше, потом сворачивают налево, здесь начинается вроде бы окраина города, еще один поворот — уже направо — и выходят к небольшому особняку, огражденному проволочной сеткой высотой в человеческий рост, а возле входа во двор стоит полосатая будка, из нее выходит постовой в длинном тулупе и преграждает путь полицейскому и двум рослым парням.
Полицейский объясняет, что им нужно зайти в советское посольство по очень важному делу, так показалось Колотаю, когда слушал объяснение, и постовой без лишних слов нажимает какую–то кнопку на проходной, ожидает, ждут и они все: кто же выйдет? Вскоре из дверей особняка выходит среднего роста молодой человек в синем костюме, без пальто и шапки, хотя на улице мороз, наверное, ниже двадцати градусов, не спеша подходит к ним, говорит «гуд даг», останавливается взглядом на гражданских — они его интересуют больше, и спрашивает:
— Вы Хапайнен и Колонтай?
— Да, это мы, — за двоих с радостью отвечает Колотай, сразу уловив букву «н» в своей фамилии, но не стал указывать посольскому работнику на его ошибку. — Он Хапайнен, а я Колотай, бывший пленный… — и сразу отругал себя, что сказал два последних слова, будто его кто–то за язык тянул!
Дипломат не придал этому никакого значения, обратился к полицейскому по–шведски, тот кивнул, а парням сказал «пошли», и они направились в здание. Шли по чисто выметенной дорожке из цветной квадратной плитки, поднялись на крыльцо со ступеньками, с балясинами по бокам, прошли массивную, наверное, дубовую, дверь, которая сама закрылась за ними, и оказались в вестибюле, из которого можно было попасть в комнаты направо и налево. Здесь было тепло, особенно после улицы, мороза. На подставках по краям вестибюля стояли цветы, преимущественно незнакомые, разве что за исключением фикуса с блестящими твердыми листьями.
Дипломат велел парням подождать, можно даже посидеть на черном диване — показал он рукой — просмотреть газеты, журналы, которые лежат на низком круглом столике здесь же, у дивана. Сам он пошел по коридору и исчез где–то в одной из комнат.
Колотай взял первую сверху газету. Это были «Известия», понедельник, 22 января 1940 года. Вся газета была заполнена материалами об успехах Советского Союза, его хозяйства, его системы, несколько колонок занимал список организаций и учреждений, которые слали свои поздравления вождю народов Иосифу Сталину в связи с недавним его шестидесятилетием. Много материалов было о Челюскинской эпопее, о спасении героического экипажа ледокола. И, наконец, — большой очерк Бориса Агапова «Семеро» про экипаж одного танка, отличившийся в войне с белофиннами.
Колотай невольно зачитался: «…Они шли в полумраке короткого дня и в долгие ночи всегда впереди, как щит перед пехотой. Они посылали огонь, взрывая доты, и проходили сквозь препятствия такие, что, вероятно, сами конструктора их машин поразились бы непредвиденным возможностям своих творений. Их орудия стреляли без промаха. Их пулеметы валили наземь «кукушек» — белофинских стрелков, забирающихся на деревья…»
Дочитать он не успел — по коридору шли двое: тот самый дипломат и среднего роста женщина в черной одежде — юбка и пиджак, как у мужчины, только на шее у нее был бордовый длинный шарф, заброшенный одним концом назад. Волосы ее уже отсвечивали сединой, были уложены вокруг головы мягким полукругом, как венком, а лицо имело приятный, но усталый вид.
Когда дипломаты приблизились к дивану, парни встали. Колотай уловил едва заметный тонкий запах парфюмерии, но совсем незнакомый, по–видимому, местный, шведский.
— Кто тут из вас Коллонтай? — спросила женщина и тут же опередила ответ: — Не отвечайте, я скажу сама.
Она осмотрела с ног до головы сначала Юхана, потом Колотая, но не спешила делать вывод, а вернулась еще раз к Юхану, а потом к Колотаю, и твердо сказала, указав на него:
— Это ты, дорогой мой однофамилец, — и подала руку, не по–женски крепко пожала. — Как же ты здесь очутился, дорогой мой земляк? Каким ветром тебя сюда занесло?