И вдруг Колотай вздрогнул: скрипнула дверь, тихо вошла Вера Адамовна, одетая в темное пальто, укутанная пуховым серым платком, как будто она только с улицы, но обутая в теплые тапки, стала на пороге, Колотай бросился к ней, она отдала ему пальто, а платок спустила с головы на шею, волосы рассыпались по плечам, лицо стало узким, и глаза светились из–под черных бровей, как лесные огоньки–светлячки, снова тонкий аромат незнакомой парфюмерии дошел до него.
— Ты думал, что я не приду? — спросила она громким шепотом, перейдя на «ты». — Скажи, думал? — она все еще не отходила от порога, как бы оставляя себе дорогу для отступления.
Колотай тоже, как окаменевший, стоял с ее пальто, не знал, что с ним делать. Наконец повесил в шкаф в стене, подошел к Вере Адамовне, смело обнял ее за плечи, крепко прижал к своей груди и сказал, задыхаясь, как будто ему не хватало воздуха:
— Нет, не думал. Я был уверен, что ты придешь, — тоже перешел на «ты» Колотай. — И вот не ошибся.
— А ты смелый, — сказала она в его объятиях. — Я думала, испугаешься: вдруг какая–то там… — она не закончила.
— Какая «какая–то»? Моя землячка, очень привлекательная женщина. Разве этого мало?
— Я еще привлекательная? — напрашивалась она на комплимент.
— Я уже сказал. Я могу повторить еще сто раз, — он был в плену ее женских чар и мог сделать все, что захотела бы.
А что она могла сказать ему, молодому… беглецу, бывшему пленному, бывшему красноармейцу? Но она сказала то, чего он не ожидал.
— Знаешь, Василь, я в тебя влюбилась… с первого взгляда. Такого со мной давно–давно не было. И что мне делать — не знаю…
— Что делать? — как захмелевший, переспросил Колотай. — Бросай все — и поехали со мной.
Она успокоилась в его объятиях, замолчала, будто решалась на что–то важное. Колотай с нетерпением ждал.
— Если бы все было так просто, я так и сделала бы, — сказала она и легко освободилась из его объятий, прошлась по комнате. — Но много всяких этих «но». Я здесь всего год, но мне нравится работа. Она очень тяжелый человек, глубокий, образованный, иногда горячий, иногда рассудительный. С ней мне очень интересно, я у нее многому учусь. И она ко мне успела привыкнуть. Хотя мы и разного возраста, но мы дружим, как ровесницы–сослуживицы. У нее тяжелая, сложная судьба: муж репрессирован, она — дочь царского генерала, революция… Но что это я о ней? Ты, наверное, в душе уже смеешься: нашла тему! Говори лучше о нас, вот об этой минуте. Как нам ее использовать, чтобы мы ее запомнили? Чтобы она осталась нам как большой праздник, как кульминация наших отношений. Ты согласен?
Она подошла к его кровати, отбросила одеяло и стала раздеваться, ничего не говоря и не спрашивая у него разрешения.
А что ему оставалось делать? Он подошел к двери, забросил в пробой защелку и сам тоже стал раздеваться: кто быстрее?
Она разделась первой, в полумраке комнаты блеснула белизной своего тела и спряталась под одеяло, пододвинувшись к стене.
Как пьяный, он подошел к кровати, взял край одеяла и немного отбросил, оголив ей грудь и живот. Груди у нее были пышные, круглые, еще торчали сосками вверх, как у молодой девушки, и он, стоя у кровати, прильнул к ним руками и губами, стал ласкать их и целовать, теряя власть над собой. Она трепетала всем телом, стонала, как раненная, выгибалась, будто ей болело внутри, наконец, обхватила его руками за плечи. И он почувствовал, как ее руки зовут–тянут его в постель, к ней, а он все никак не мог оторваться от такой роскоши, какой не знал–не ведал уже давно, а может, даже и никогда. Это был момент непередаваемый, неповторимый, это была большая и могучая по своей силе прелюдия к счастью. И вот он рядом с ней, их тела сливаются в одно, они дышат слаженно, бурно, танец любви захватывает их, как вихрь, мчит все дальше и выше, они задыхаются, сердца их готовы разорваться от полноты счастья, от неимоверной радости чувствовать друг друга бесконечно.