Наконец, они подъехали к намеченной развилке. Родион рвался доехать до ворот части, куда направлялся его попутчик, но Слава отнекивался от этого проявления дружеской помощи со всей силой — не хватало еще, чтобы водитель заподозрил неладное, обнаружив отсутствие в этом лесу каких-либо военных баз.
Викторов уже направился по еле приметной тропке в лес, как Родион его громко окликнул.
— Эй, а сколько ждать то придется?
Слава с ужасом понял, что прокололся. Рассчитывая операцию по стремительному преодолению пограничного предела двух враждебно настроенных стран, совершенно забыл о прикрытии операции. Действительно, что сделает Родион часа через три, когда его новый товарищ не выйдет из приграничного леса? Или если грузовик перехватит какой-нибудь патруль? Ведь местную границу так просто днем не пересечешь, еще аккуратно разведать надо, как и где ее преодолевать по местным топким болотам.
— Родион! Давай так, чтоб ни у тебя, ни у меня проблем здесь не возникло — дай мне три часа. Мне может машину или сопровождающих для груза дадут, тогда вообще все замечательно сложится. Ты можешь отъехать к тому сельмагу, что мы проехали в Лемболово? Если через три часа я на мотоцикле не подъеду, значит на ночь остался. Не куковать же тебе тут неделю. Сам понимаешь — мне что прикажут — то и побегу делать, взяв под козырек, служба, дело такое.
— С понятием, как не понять! Если война, меня с совхоза вместе с автомобилем мобилизуют, так что я о ваших порядках осведомлен. Лады тогда. Давай хоть по рукам, вдруг и не свидимся, — весьма разумно рассудил по этой ситуации шофер.
Слава с широкой и совершенно не наигранной улыбкой вернулся к шоферу и они крепко пожали друг другу руки. Викторов утешал себя, что не слишком сильно подставил этого простого, открытого и честного парня.
Сердечно попрощавшись с Родионом, Слава зашел метров на шестьдесят в лес и, дождавшись, пока, взревев двигателем, грузовик развернется на узкой дороге и уедет по направлению к Ленинграду, крадучись пошел вдоль чащобного тракта по направлению к госгранице. Через час чрезвычайно осторожного передвижения по осеннему лесу, он совершенно вспотел. Слава никак не ожидал, что в преддверии той страшной зимы 39-го, с ее аномальными морозами, будет стоять настолько жаркая и сухая погода. Руки оттягивал мешок с компасами и ранец с основным парашютом. Добравшись до какого-то огромного валуна, хронопутешественник присел отдохнуть и съел пару полученных в дорогу пирожков, запивая из своей, положенной каждому красноармейцу стеклянной фляги.
Внезапно его взгляд зацепился за поверхность огромного камня, глубоко утопленного в земле и густо покрытого мхом с южной стороны. Приглядевшись, Викторов рукой немного высвободил от пружинящей зелени поверхность гранитного валуна и, взглянув на проступившие выбитые линии, обомлел. Ошибки быть не могло — перед ним находился «Крестовый камень», Ristikivi. Славка хорошо помнил его — так как сам как-то ездил к нему и искал тайник, который находился у камня. Как никак местная достопримечательность, да и самое главное, перед девушкой можно хорошо себя показать знанием сокровенных тайн этих вековечных болот. Особенно, если поражая спутницу рассказать что Ristikivi, даже не требует перевода, де умному достаточно, так как первая часть слова это преобразованное русское «крест», а вторая — по-фински камень, и тоже берет исток звучания из русского языка. Добивать подругу уже нужно точными датами и названиями межгосударственных договоров, по которым этот камень служил главной опорной точкой разделения территорий. Крестовые камни стоят испокон веку на древней меже, разделяющей сначала зоны влияния тороватой Новгородской республики и заносчивого Шведского королевства, а затем уже и СССР с Финляндией. Этот конкретно знак лежал на небольшом взгорке, посреди болот, откуда берут начало реки Сестра, Волчья и Волочаевка, согласно тексту Ореховского мирного договора от 1323 года: «…а розвод и межя от моря река Сестрея, Крестовый камень от Сестрее мох, середе мха гора, оттоле Сая река, от Сае Солнычныи камен…». Со стороны Финляндии выбита, в виде распустившейся лилии шведская корона и крюк, со стороны русских земель — два креста.
Можно веровать без остатка в новомодные учения о пересмотре Скалигеровской шкалы датировок самых важных исторических событий и находить основания для популистских заявлений о том, что история человечества не так глубоко пролегает в глубь веков, как нам об этом говорится со страниц учебников и хрестоматий. Но каким бы вы ни были ортодоксом от науки истории — подойдите к Крестовому камню, что лежит посреди гнилых болот, среди переломанного буерака и чуть наклонившись, притроньтесь к его гранитному боку. Кончиками пальцев коснитесь выбитых на нем знаков. И к вам сразу придет осознание о мимолетности бытия и ничтожности всего сущего. Что-то непостижимое, необъятное дотронется до вас через поверхность этого монолита. Не пугайтесь этого воистину космического по своим масштабам впечатления — вы коснулись самой истории.