— Пять рублей! — твердым и непреклонным голосом предъявила, как квитанцию к оплате, ожидающая немедленного взноса активистка.
— Пять?! — севшим голосом переспросил фотограф у этой предтечи безжалостных судебных приставов и сотрудников коллекторских агентств. — Мы что выкупаем всю тюрьму? Или ремонт там делаем?.. Если нас миллионы на это сдают…
Огонь ненависти к жадному слизню, разгоравшийся как пожар в высушенном летней жарой лесу, в глазах потерявшей дар речи от такой наглости активистки заставил попаданца досрочно прервать сеанс скулежа и быстро выложить синюшную купюру с летчиком.
Забрав банкноту, Лена медленно покачала головой, злобно ухмыльнулась и показала ему кулачок, поднеся под самый нос. Простые рабочие часто так делали на ее глазах, брутально нагнетая угрозу физической расправы несогласным. Нестандартно мыслящий попаданец, в ответ умильно улыбнулся, схватил в свои ладони воздетую руку Лены и, притянув к себе, быстро поцеловал хрупкие тонкие пальчики, сомкнутые в жалкое подобие увесистого символа рабочего класса. Потерявшая равновесие от этого толчка профсоюзница прижалась всем телом к знающему толк в таких «случайных» касаниях городскому повесе из будущего.
Воспользовавшись замешательством, соблазнитель, вздернув на манер Альфонса бровями, стремительно ретировался, оставив поцелованную в кулак активистку в определенном замешательстве. Благодаря отработанным технологиям флирта и отточено- развитым навыком ухода с уязвимой позиции, Викторов выгодно отличался от всех нынешних современников нестандартными эффективными методами в достижении успеха у девушек. Тут секрет в том, чтобы озадачить, заставить думать о себе, дезориентировать туманом из флюидов намеков на чувства, и все остальное, при должной удаче и сопутствующих моментах — получится само собой. Главное, и об этом нас предупреждал сам Александр Сергеевич, самому не влюбиться в объект ухаживаний, иначе женщина в сей секунд начнет веревки вить и поступать всячески некрасиво.
Французская интерлюдия
Франция. Осень 39-го.
Западный фронт.
Позиции французского артиллерийского полка у города Бельфор.
Пушка выстрелила, звучный грохот ударил по перепонкам и гильза с металлическим бряцаньем покатилась по бетону. Через несколько секунд пристрелочный снаряд грязным фонтаном вздыбил землю на немецкой стороне. Точно между двумя огромными транспарантами, на которых готическим шрифтом немцы намалевали: «Англичане будут воевать до последнего француза» и «Мы вам не враги». Летейнант-артиллерист, совсем еще мальчишка, радостно ударил кулаком в гофрированную обшивку окопа арткорректировщика. Он только что совершил свой первый выстрел на этой войне! Сделав пометку в блокноте, молодой лейтенант, легко и осторожно помассировав пальцами красные невыспавшиеся глаза, снова прильнул к окулярам прибора наблюдения. Рядом со стереотрубой, перед офицером, на небольшом откидном столике, лежала карта, прижатая тяжелой металлической линейкой и целлулоидным артиллерийским кругом с вращающимся треугольником. Бумага изобиловала пометками, сделанными цветными карандашами — молодой офицер чрезвычайно ответственно подошел к решению поставленной задачи.
— Ориентир три! — чуть слышно зашептали губы лейтенанта. Он тщательно, не стесняясь что это делает вслух, проговаривал данные для следующей пристрелки. Наконец, решился и срываясь от волнения на петушиный фальцет, почти заорал в телефонную трубку, совсем забыв наставления преподавателей о том, что угольные микрофоны при крике до неузнаваемости могут исковеркать звуки:
— Орудие номер один! Гранатой! Взрыватель на удар! Заряд шестой! Буссоль пятнадцать! Прицел шестьдесят четыре! Один снаряд! Огонь!
Стальная болванка ввинтилась в тяжелый осенний воздух и спустя мгновения, растянувшиеся на часы ожидания, раскаленной каплей рухнула точнехонько туда, куда целил молодой артиллерист. На вражеской стороне что-то жахнуло, и следом полыхнуло в небо багрово- аспидным всполохом. Лейтенант, прижав динамик телефонной трубки к плечу, вослед выкрикнул что-то очень обидное и непечатное в сторону немцев — сейчас он сводил старые семейные счеты. Анри вошел в состояние в экстаза, и совершенно не скрываясь вопил от радости — свидетели его чересчур экзальтированного поведения все равно отсутствовали.