Рядом почти всегда курсировал милиционер. Иногда с собакой. Народ сюда ходил хоть и добродушный, но бывало, алкоголь горячил сердца и головы, и двое-трое под возгласы «пойдём, выйдем!» вываливались на улицу, чтобы не в тесноте распивочной предъявить друг другу аргументы, после которых случалось, что у спорящих уменьшалось, скажем, количество зубов. Впрочем, такое случалось в те молодые для города годы крайне редко… Кто бы мог подумать тогда, что в этом пропахшем чёрт те чем, заплёванном особнячке лет через десять городские власти разместят ЗАГС. И потом не одно поколение брачующихся будет выходить из его дверей с глуповатыми счастливыми улыбками и – у кого сбыточными, у кого нет – надеждами.
Инга была редкой собакой. Из милицейских собак секретного городка Инга была самой-самой. Верткая и маленькая, на самом нижнем пределе, разрешенном для «немцев», она ласточкой перелетала двухметровые барьеры, носилась по самым узким бумам и могла даже забраться на крышу по пожарной лестнице. Правда, вниз ее приходилось спускать под мышкой или с помощью веревки. След брала, когда уже ни одна другая собака и не пыталась; и не только брала, но и неизменно приводила в любое самое тайное воровское или хулиганское убежище хоть в дождь, хоть в снег, хоть в землетрясение. Не боялась ни ножа, ни пистолета, да хоть и самого чёрта. Чудо, а не собака!
И все же был у Инги тайный порок. Впрочем, тайным он был только для начальства, остальные – и люди, и собаки – в милицейском питомнике о нём знали. Инга люто ненавидела кошек. Многие собаки не любят кошек; не зря же в народе бытует выражение «живут как кошка с собакой»! Но тут все было в каком-то гипертрофированном виде. Сколько почитаемых в Египте и мало замечаемых в России животных – рыжих, полосатых, пятнистых, гладкошерстных и пушистых – погибло внезапной смертью в железных челюстях Инги, не сосчитать! Ей и внушения делали, и стыдили (а что, хорошая служебная собака очень даже понимает, что такое стыд!), и даже, хоть это и не поощряется, слегка били – ничего не помогало. Стоило Инге увидеть кошака – она теряла власть над собой и… все!
Может, её в щенячьем возрасте какая кошка подрала, может, ещё что – неизвестно, какая там уж мелодрама когда-то в ее собачьей судьбе приключилась, но…
– Нет уж, у всякой собаки хоть какой недостаток должон быть, – говорили старожилы питомника, – и чем умнее собака, тем заковыристей недостаток. Вот Нордост – так себе овчар, средненький, так у него и придурь средненькая: он всё время зарывает свою миску. Как только похлёбку съест, так хватает миску и в дальнем углу вольера ее и зарывает. А поскольку пол в вольере деревянный, то и трудится порой бедняга часа по три, пока из сил не выбьется.
И вот однажды пройдя положенный маршрут, проводник… Ну, в милиции милиционеров, которые с собаками работают, проводниками называют; к железной дороге эти проводники никакого отношения, естественно, не имеют. Так вот, проводник привел Ингу на тихую улочку на краю города. С одной стороны тянулись финские дома, с другой зеленел скверик. До конца дежурства было еще с полчаса, вот он и решил, пускай собачка на воле по травке среди лип побегает.
Как говорится, ничто не предвещало…
То есть Инга бегает себе по скверику, у пивнушки на ближнем перекрёстке мужики пиво пьют и умиляются, какая у гражданина милицейского собачка умная, прохожие осторожно посматривают, мало ли…
И тут…
Да, а у пивнушки уж несколько лет как прижился старый бездомный кот. Если сравнивать его с кем-нибудь, я бы сравнил его с коком Джоном Сильвером. Только у знаменитого пирата не было ноги, а у этого кота – уха. А рожа – ну совершенно такая же пиратская. Глаза наглые, ухмылка скептическая, усы обтрепанные, хвост – как у спившегося денди тросточка через локоть. И ходил он так, словно всю жизнь по морям-океанам болтался, – враскачку, не торопясь, дороги никому не уступая, такое даже ощущение возникало, как будто он время от времени через плечо сплевывал!
Ни один городской кот в здравом уме и трезвой памяти даже и не подумал бы в сквер сунуться. Кому же жизнь не дорога!
И тут…
Проводник про кота не знал, и появление «пирата», засмотревшись с завистью на пьющих пиво, прозевал. А когда увидел, было поздно. «Ну вот, – подумал милиционер, – ещё одна кошачья душа отлетит сейчас в свой кошачий рай!»