Осенью и весной Тарье мороки тоже хватало. Грязь и слякоть под ногами и в подмышках. Вспотеешь – и лезешь потный в холодильник. А тут еще Хаппонен стал что-то подозревать, отчего у Тарьи то и дело выступала на лбу испарина и бежали холодные мурашки по спине.
И не то чтобы Хаппонен-средний не обнаруживал пропажи. То от одного, то от другого клиента поступали жалобы о недостачах в коробах. Просто Хаппонен никак не мог понять, где происходит утечка. Как опытный хозяин Хаппонен выдерживал паузу, пытаясь разобраться. Во время рабочего дня он часто ходил по складу, заложив руки за спину, от фур к поддонам, ревизуя всю производственную цепочку. Он всё высматривал, где тут может мышь проскочить. И бросал подозрительные, резкие взгляды то на одного, то на другого рабочего.
Наглядевшись, Хаппонен-средний вызвал к себе Тарью и предложил тому признаться.
– По твоему хитрому финско-татарскому лицу, Тарья, я вижу: ты знаешь, куда исчезают продукты с нашего склада. И как они попадают на местный продуктовый рынок.
Тапко работал на местном вещевом рынке челноком. Он возил китайские тапочки, а частично сам шил свой товар. Работы было много, пахать приходилось с утра до вечера. Когда они скопили некоторую сумму, Тапко предложил Ванни потратить ее на теплую одежду. Но Ванни первым делом решила сделать ремонт в ванной комнате. Чтобы ванная стала красивой, теплой и с большим зеркалом.
Они долго выбирали на строительном рынке плитку. Бордюр и узор. Зеркало и крючки для полотенец и халатов, умывальник и подстаканник для зубных щеток. Главное, чтобы все было в тон. Потратили все деньги и даже немного в долги залезли. Но прежде, чем укладывать плитку, нужно было установить сушку-змеевик. Каакко посоветовал латунную, без швов, а такая стоила очень дорого. Прибавьте к этому шаровые краны «бугатти». Да и за саму работу Каакко брал нехило.
– Это все оттого, что у него нет конкуренции, – рассуждал Тапко. – Каакко – абсолютный монополист нашего «Дома», потому что ключи от подвала есть только у него. И другого сантехника в доме он не потерпит. У меня на рынке столько конкурентов, что за товар особенно не задерешь. А этот бездельник поработал пару часов и заработал целую кучу.
– Я не могу брать меньше, потому что в сварке очень много свинца, – пояснил Каакко, когда Тапко ушел на работу. – Свинец проникает в организм и очень вреден для здоровья.
Пока Каакко говорил, Ванни держала в руках латунный змеевик и ей казалось, что в ее организм вот-вот начнет проникать латунь.
Вкусный аромат из квартиры Люлли доходит до моего носа по вентиляционной шахте. Зачарованный этим запахом, я открываю холодильник и достаю оттуда масленку с маслом, банку сардин, багет хлеба. Вскрываю консервы. Ставлю на плиту кастрюльку. Но не чтобы суп из сардин сварить, а чтобы вскипятить воду для чая. Какой уже вечер я питаюсь кое-как, на скорую руку, почти всухомятку. Да, последнее время мне часто приходится принимать пищу холодной.
Слова «холод» и «консервы» вновь толкают меня к ассоциациям с Тарьей и Веннике. Итак, Тарья всю жизнь проработал грузчиком. Каждый божий день вставал и перся на работу, где разгружал ящики с рыбой и огромные короба с маслом и тушенкой. Разгружал целыми вагонами.
Из холода – да в жару. Я думал о Тарье, вяло ковыряясь в консервной банке и запивая сардины горячим чаем. Аппетита не осталось никакого. Равно как и пиетета к еде. Выкинув полупустую-полуполную жестянку в мусорный пакет, я без малейших угрызений совести пошел укладываться спать.
Я знаю, Тарья тоже не испытывает никаких угрызений совести по отношению к жадюгам Хаппоненам, хотя и крадет их имущество.
«Платили бы нормально, никто не стал бы рисковать работой и воровать», – рассуждал Тарья.
Единственная, кто его волновала, была чистюля Веннике. Ей он боялся сказать, чем занимается по ночам. Совесть не позволяла. Совесть и страх. А вдруг чистюля Веннике разочаруется в нем и разлюбит?
– Когда только прекратятся эти твои ночные смены? – тяжко вздыхала Веннике.
– Скоро, скоро, дорогая Веннике. – Тарья понимал, что Веннике о чем-то уже догадалась, и потому в их семье наступил разлад.