— Это... Я думаю, это потому, что твоя жизнь так переплелась с моей, что мне кажется глупым объяснять тебе это.
Она серьезно кивнула.
— Это могло бы иметь смысл... если бы я представляла, какова на самом деле твоя жизнь.
— Что? — Он почувствовал, что застарелая обида разгорается в его груди. Она говорила на тайном языке всех женщин, на том языке, который невозможно понять и который всегда заставлял его чувствовать, будто он видел мир с добавлением целого измерения, которое не мог постичь. Это было как разница между черно-белым зрением и цветным. А если ты страдаешь цветовой слепотой, ты никогда не поймешь, о чем говорит человек, различающий цвета, что он видит. Даже если очень стараться.
Принесли их заказ, и он съел немного креветок. На вкус они были похожи на застывший канцелярский клей.
— Ты уходишь на работу, — сказала Рита, — а когда возвращаешься домой, будто двадцать четыре часа вычеркнули из твоей жизни. Да, ты можешь рассказать мне что-то о
делах на станции, например, что Лоеттнер пытался подставить тебя перед капитаном, но ты никогда не рассказываешь мне ничего стоящего о том, что ты делаешь. Если бы я не узнала твою улыбку под каской в новостях в прошлом месяце, то так бы и не знала, что тебя лечили от отравления дымом.
Несправедливость упрека так кольнула его, что он закашлялся.
— То, что я делаю, не всегда хорошо и изысканно, Рита. Чего ты хочешь? Чтобы я возвращался домой и жил в хаосе и грязи борьбы с огнем постоянно?
— Какой хаос? Я понятия не имею, что такое борьба с огнем, — сказала она. — И это только один из симптомов, Эллиот. Ты держишь слишком большую дистанцию между нами.
Он заглянул ей в глаза.
— Ты уверена, что это я держу дистанцию, Рита? Если дистанция в нашем браке такова, думаю, частично это из-за того, что тебя это устраивает.
— Не стоит...
— И, черт побери, нашему браку не станет лучше, если я стану тащить свою работу домой. Поверь мне, тебе не захочется слушать про это. «Здорово, Рита, сегодня с утречка я
вынес из обгоревшего разрушенного дома троих мертвых подростков, вся кожа на них сгорела, так что они выглядели как куски сырого мяса, обугленного по краям. А как прошел день у тебя, дорогуша?»
Вилка дрожала в Ритиных пальцах. Голову она опустила, так что он больше не видел ее глаз.
— Очень милый застольный разговор, ты не находишь?
Рита бросила вилку.
— Я хочу уйти, — сказала она.
Она не разговаривала с ним всю дорогу до дома ее отца. Ее молчание нависало над ним, как горящее здание перед тем как полностью вспыхнуть, предвестник разрушения.
После того как он вернулся из Далласа, он принялся записывать схватки кошек в блокнот на пружине, который он купил в аптеке. Он выбрал его из всего многообразия школьных товаров. Увиденное угнетало его, Рита уже наверняка внесла Анни в список одной из модных частных школ Далласа.
Теперь он без труда мог различать всех кошек в двух группах. Черный ферзь представлял собой крупную беременную кошку с зелеными глазами и густой шерстью; черный слон был самцом, похожим на миниатюрную пантеру, с лоснящейся темной шерстью и аккуратными закругленными ушами, лежащими почти плоско на его голове. Узнавание облегчало понимание тактического эффекта от их маневров.
Он принес со станции домой одну из больших карт, с расчерченной сеткой территории Станции-12, и расставил своих кошек-оригами в местах пожаров. Когда пожар выходил из-под контроля — он помечал место серебряной кошкой; когда им удавалось погасить огонь — он использовал черную кошку. Через несколько дней карта выглядела как одно из боевых построений кошек.
На самом деле они не играли в шахматы, он понял это сейчас, не считая того, что шахматы — это тоже ритуализированное сражение. Но он мог взять шахматы за модель для понимания того, что означает их конфликт. С этой картой он почти что мог постичь их стратегию, те силы игры, которые — однажды понятые — позволят ему предсказать следующий ход.
Сначала он помечал только активность пожаров после кошачьих боев на своей станции, но через неделю он понял, что имеют значение пожары по всему городу.
Он мог сделать только одно: принести домой карты других станций и запастись бумагой для оригами.
Эллиот обедал, сидя на крыльце, потому что обеденный стол был покрыт картами. Он предложил свой недоеденный гамбургер Чертенку, который растянулся на дереве краснодневов — Ритиной гордости. Чертенок вежливо понюхал угощение, но не притронулся к нему. Его черная шерсть приобретала глубокий синий оттенок на дневном свету. Он сильно подрос за последние недели и больше не выглядел как котенок.
— Я тебя не виню, — сказал Эллиот. — Я должен был распланировать все заранее, вместо того чтобы есть эту гадость.
Но позже он не смог заставить себя составить список необходимых продуктов, а в последний раз, когда он пошел в магазин, поймал себя на том, что стоит в отделе продуктов и, не мигая, смотрит на гору латука.
Темноглазая молодая женщина с ребенком обеспокоенно смотрела на него.
— Вы в порядке? — спросила она, голос ее был полон тревоги. Он поблагодарил ее и поспешно отступил, оставляя позади свою наполовину заполненную тележку.
Поскольку Чертенок отказался от гамбургера, Эллиот выкинул его в кухонное мусорное ведро, которое уже начало вонять. Он отнес пакет с мусором к обочине и оставил так. Мусорные баки на улице так долго были без присмотра, что их украли.
Стук в дверь разбудил его в шесть следующим утром.
Он свалился с дивана, на котором спал в последнее время, протер глаза. Стук раздался снова, на этот раз более настойчиво. Он открыл дверь, будучи в одних трусах.
Это был их сосед через дорогу — как его звали? — университетский профессор, который водил «сааб». Британец, чей акцент Рита всегда находила таким очаровательным. Скорее всего он пришел жаловаться насчет газона. Эллиот оставил попытки вспомнить его имя и сказал:
— Да?
— Ой, — сказал сосед жизнерадостно, — простите, что разбудил вас, но эти чертовы кошки снова рылись в отбросах. — Он махнул рукой через улицу. — Этим утром они раскидали содержимое вашего мешка по всей дороге. Мы должны переловить их и усыпить, если вас интересует мое мнение.
Эллиот сошел с крыльца и посмотрел на дорогу. Мешок для мусора был разорван с одного бока, и отбросы были раскиданы по всей проезжей части и по обочинам. Вероятно, возмездие белых за то, что он кормит одного из их соперников.
Или они затеяли силовую игру на территории черных.
— Вы видели кошек? Какого они были цвета?
— Нет, но я уверен, что это были кошки. Собаки просто вываливают содержимое из мешка. Когда мешки вот так порваны, это кошки. Вы знаете, вокруг слоняются просто десятки этих диких тварей.
— Да, я знаю, — сказал Эллиот. — Две разные стаи. И они или совершенно черные, или полностью белые. Вот что странно.
Человек рассмеялся.
— Вовсе не странно, в самом деле. В действительности они все из одной группы скрещивания. На основании этого шаблона доминантных и рецессивных генов, отвечающих за окраску, если кошка не белая, она черная.
— Простите? — сказал Эллиот.
— Это как двойное отрицание, — сказал сосед. — Если шаблон генома сообщает телу, что шерсть должна быть белой, тогда она будет белой. Но если код повторяется дважды,
тогда как будто белый включается и снова выключается. И вуаля! Черная кошка. Прекрасно подходящая для того, чтобы перебегать через дорогу перед вашим врагом или сидеть верхом на метле, в зависимости от вашего вкуса.
— Как два минуса дают плюс, — сказал Эллиот. — Вы это имеете в виду?
Сосед — этот пустой обворожитель чужих жен — выглядел озадаченно.
— Ну, не совсем так, — начал он.
— Забудьте, — сказал Эллиот. — Я займусь этим. — Он вернулся в дом.
— Но разве вы не собираетесь убрать эту грязь? — спросил сосед.
Эллиот захлопнул дверь, не ответив.
Этим вечером черный ферзь вернулся, приведя с собой новый помет пешек, и Чертенок занял место ладьи при ферзе.