Седенький старик и молодая крепкая врачиха хохотали в голос. Им нравилась их работа. Они любовались на колено, как на Роденову «Стопу». Мне тоже нравилось то, что они сотворили с моей ногой, но сейчас она сильно болела. Мама втиснулась в операционную и встала «невзначай» около меня, загораживая от раззадорившихся докторов любимую дочь.
Эдуард Арсенович опомнился первым, велел вернуть «конструкцию» на место для фиксации сустава и заживающих ранок от вынутых из ноги инструментов. Приказал часа через два начинать имитировать вставание на левую ногу по пять секунд, а через день попытаться действительно встать. Я соглашалась на все, лишь бы убраться из клиники.
Ненавижу лечебные заведения. Слишком часто там была и слишком много боли испытала. Эдуард Арсенович с восторгом в пятый раз говорил о Париже, там есть аналог нашему ЦИТО (Центральный институт травматологии и ортопедии).
По дороге домой мы с мамой заехали в аптеку, и она выбрала самую устойчивую палку. Ей сказали, что палки и костыли можно брать напрокат, но она, в этом отношении человек суеверный, потребовала абсолютно новую «клюку» и торжественно вручила мне ее в машине. Она за это время так лихо научилась водить машину, что я подумала о том, что надо ей ее подарить. Водила она «Типо» без доверенности. За все время моего пребывания в больнице ее остановили только раз, и она смело предъявила мои документы и свои права. Фамилия там стояла одинаковая, и гаишник отпустил ее через полминуты, не обратив внимания на разные фотографии. Мама расшифровывала «ГИБДД» как «гиблое дело».
У подъезда на лавочке нас ждала Татьяна Степановна. Мама вчера устроила ей «допрос с пристрастием», выяснив фамилию, паспортные данные, место прописки и семейное положение. Татьяна Степановна отнеслась к этому стоически и маму сильно зауважала.
Сегодня Татьяна Степановна получила комплект ключей от моей квартиры, а сейчас выгуливала «мохнатое население». Зорька, Стерва и ее облезлый пудель Чешир паслись в кустах. Она сама курила длинную сигарету «Мо» и смотрела в небо. Сигарета в руках-лопатах смотрелась сюрно. Я доскакала до лавочки и села рядом подышать воздухом с морозцем. Мама пошла проверять наличие обеда «для бедной девочки».
На остатки ярких листьев падал белый снег. Небо было молочным, асфальт под таявшими снежинками быстро темнел. Температура была еще плюсовая, ветра почти не было. Выглянуло солнце, и медленно кружащий снег закончился быстрым прозрачным дождем. В такую погоду хорошо гулять по старым районам Москвы, в парке или на Воробьевых горах. С любимым человеком, конечно.
Татьяна Степановна затушила сигарету и так же, глядя в небо, спросила:
— Чегой-то ты с телефоном не расстаешься?
— Может, позвонит кто.
— Так у тебя оба телефона прослушиваются, что, твой Лешка дурак, через них светиться?
Руки мои разжались. Телефон Татьяна Степановна успела подхватить, а палка с деревянным стуком упала. Ее лицо с крупным носом и серыми глазами, с неровной кожей и большим ртом показалось мне не таким уж простоватым. Выглядела она сейчас совсем не домработницей и даже не купчихой… На уставшую императрицу была похожа, на Елизавету.
Пока я ее разглядывала, она мне сказала… Я не сразу поняла…
— У меня твой Лешка, на кухне, за холодильником, на диване спит.
— Господи! Он жив!
Я обняла женщину, как смогла, насколько хватило рук для ее необъятного тела. Она ободряюще похлопала меня «дланью» по спине, отчего внутри екнула селезенка и наверняка поменялись местами легкие.
— А можно мне его увидеть?
— Нельзя. За тобой следят. Если спросят, с какой такой стати ты с домработницей обнималась, скажи, мол, она нашла для Стервы хорошего мужа. Собаке щениться пора, а то заболеет.
— А может, ему в милицию сдаться? Может, они разберутся?
— Не смеши меня. В стране, где за экономические прегрешения сажают на срок больший, чем за убийство, не может быть нормальной милиции. У наших правоохранительных органов не так мозги устроены. — Татьяна Степановна грустно посмотрела на меня. — Настя, Леше деньги нужны. У тебя есть?
— Тысячи долларов хватит?
Татьяна Степановна замерла на секунду. Понятное дело — для пенсионера такая сумма покажется если не сумасшедшей, то чрезмерной. Но услышала я совсем другое:
— Будем экономить. Пока он за границу не собрался, должно хватить. Вечером зайду, принесу записку, а ты деньги достань, но конспиративно. У меня самой деньги-то есть, но сейчас их трогать нельзя — слишком пристально следят.
Я вдохнула октябрьский воздух полной грудью. Московская погода прекрасна, жизнь удивительна.
— Ты перестань улыбаться-то, дурочка. Давай я тебя до квартиры доведу, а то скачешь, как воробей подстреленный.
— А собаки?
— Собаки сами пойдут. Гуськом.
Фальшивомонетничество — изготовление поддельной металлической монеты, денежных знаков, государственных ценных бумаг с целью выпуска в обращение или сбыт в виде промысла. Фальшивомонетничество считается преступлением по законодательствам всех стран.
В 1929 году заключена Конвенция по борьбе с подделкой денежных знаков, согласно которой лица, изготавливающие денежные знаки или подделывающие достоинства денежных знаков, сбывающие фальшивые деньги или изготавливающие аппаратуру для их печати, подлежат уголовному преследованию.
(По материалам БСЭ, т.24)
Дома мама гремела кастрюлями и тарелками на кухне-столовой. Андрей с Ладочниковым сидели в гостиной перед телевизором. Оба в серых костюмах, только у Андрея он раз в десять дороже. Я никогда раньше не задумывалась, чем это мужские костюмы так отличаются друг от друга. «Портки и спинджак», как говорила моя бабушка из Твери. Сейчас, когда «два костюма» восседали рядом в одинаковых креслах, разница была заметна уже из коридора.
Татьяна Степановна вымыла Стерве и Зорьке лапы, тайком поцеловала меня и ушла.
Я проскакала в кухню, держа в памяти фразочку «съешь лимон». Мама не обратила внимания на мое изменившееся настроение, зато Андрей, моментально появившийся рядом, подвинул поближе ко мне стул.
— Что веселого тебе сказала Татьяна Степановна?
— Ой, она нашла жениха для нашей Стервочки. Мама, слышишь, у Стервы будут щенки. Я так соскучилась по маленьким щенятам, они шелковые и теплые.
Андрей смотрел с недоверием. Он не сомневался, что все бабы дуры. Но чтобы до такой степени? Я понадеялась, что не переиграла, и, скрывая смех, нагнулась погладить Зорьку.
На запах разливаемого борща прибежал Ладочников, сел ближе к окну и тоже протянул ладонь к Зорьке, та приподняла огромную морду и лениво сказала: «Ам». Лейтенант тут же отдернул руку.
— Знаете, у моей сестры такая же собака и тоже девочка. Муж, ее, Эльвиркин, устроился в хорошую фирму работать, они мебель корпусную выпускают. А у сестры двое детей-спиногрызов. Хоть немного денег в семье появилось, но Эльвирка-то без работы третий год, все равно не хватает…
Мама разлила по тарелкам борщ, к нему на столе уже красовался маринованный чеснок, черный хлеб и сметана. Она села с нами и слушала Ладочникова. Лейтенант постоянно сыпал байками и анекдотами. Рассказывал он их артистически.
— И представьте себе, однажды Эльвирка ждет своего Анатолия домой, появляется он в одиннадцать и буквально вползает в квартиру на бровях. Прислонился к входной двери спиной и не двигается. Эльвирка удивилась такому поведению, но молчит. Прислушалась, а под дверью кто-то скребется. Она спрашивает: «Это кто обивку двери портит? С работы кого пьяного в гости привел?» Анатолий собирается с силами, достает из внутреннего кармана пальто букет мятых фиалок. Жену, значит, подмазывает. За дверью, говорит, песик домой просится. Песик нашего начальника, Дмитрия Валерьевича. Его надо приютить на время, поскольку начальник со всем семейством уехал отдохнуть на какие-то острова с неприличным названием. Маньдинские, кажется.
— Мальдивские.
Андрей поправил лейтенанта начальственным тоном и положил в борщ еще сметаны.
— Ну, может, и они… Эльвира человек добрый, когда не ругается. Она мужика от двери переставила к стене, приоткрыла дверь, и, представьте, вламывается вот такая же махина, как эта, только толще. У Эльвиры сердце захолонуло, и она в шкаф с верхней одеждой вмялась. «Ничего себе песик. Это же помесь мамонта с бегемотом! Ты, Антоша, совсем охренел? Она же нас объест совершенно. Это же все! Забыть про нормальное питание. Мясо только детям, по воскресеньям, и то, чтобы она не видела. А чего это она такая толстая?»