«Приди ко мне!» — звал он, — «Приди, не оставляй меня одного, Серебряный Плащ… Знай, мое сердце лишь тебя признает своим господином, тебя одного оно впустило в свои чертоги и двери его навеки закрылись. Ты остался замурован внутри, бесконечно любим. Прости меня, Эльвэ…» — шептал вождь татьяр в сгущавшуюся вокруг кромешную темноту. Горькие, обжигающие щеки слезы в любой миг готовы были пролиться из глаз Финвэ.
Постепенно, по мере того, как отчаяние и горечь от невозвратной потери друга овладевали его душой, страх за себя улетучился, остался только страх за несчастного лалдо, который тоже сейчас был в лесу один… Один ли?
Не успел сидевший недвижно с низко склоненной головой Финвэ так подумать, как в голове будто зашуршали с невероятной быстротой крылья маленькой пташки, а вокруг него заблестели, закапали с ветвей золотистые отблески, похожие на капли застывшего янтаря или дикого меда.
Подняв в беспокойстве голову, вождь татьяр оглядывался вокруг, приложив руку к отчаянно колотившемуся в груди сердцу, не смея дышать.
«Слишком поздно рыдать!» — отчетливо прозвенел над самым ухом торжественный, сильный женский голос.
Финвэ вскочил от неожиданности и взглянул вверх, на причудливую густую сеть из черных древесных ветвей, скрывавшую темное, с золотистым оттенком, небо.
— Кто здесь?!
Только едва различимый чуткому уху квенди шелест частых взмахов крыльев где-то у самых верхних ветвей, да падающие с неба золотые капли.
— Я пришла из садов Ирмо от Эстэ, услышав воззвания квенди о помощи, — продолжала невидимая глазу дева, — И моя миссия — оберегать и защищать тех, кто останется навсегда в этом лесу. А твоя, вождь второго народа, в том, чтобы продолжать вести татьяр на запад, к Великому Океану. Следуй твоему предназначению, забудь обо всем, кроме него, и стань для твоих квенди настоящим вождем и владыкой!
— Покажись! — Финвэ широко раскрыл глаза и непрестанно оглядывался, кружа на месте, рискуя свалиться наземь, зацепившись одеждой за торчащую ветку или древесный корень.
— Забудь об Эльвэ, вожде нельяр! Не ищи его! — раздалось громогласно откуда-то сверху, — Его судьба отныне отделена навечно от твоей. Не тревожься о нем. Серебряный Плащ обретет все самое прекрасное, чего заслуживает, и получит все, чего пожелает. Иди на Запад, Финвэ! Веди народ в Благословенный край! И да будет твой путь осиян звездным светом!
— Нет! Я не оставлю его! — вождь татьяр заметался, не зная, куда бежать, куда спрятаться от всепроникающего голоса и сопровождавшего его назойливого шороха птичьего оперения.
— Не упрямься! Он под моей защитой! — вещала дева.
В ее голосе сквозили нотки гордости, ощущения собственного превосходства.
— Кто ты?! — в отчаянии зажмурившись от разъедавшей внутренности жгучей боли, порожденной ее словами, закричал Финвэ.
— Я — соловьиная песнь, что оглашает лес в сердце сумерек, — услышал он в ответ, — Мне подвластны птицы, меня слушаются куницы и ласки, деревья заворожено внимают моему голосу, когда я пою Заклинательную Песнь, — она на миг замолкла, — Сейчас я буду петь, и тебе станет легче, вождь татьяр. Следуй за моей пташкой, она выведет тебя к твоему лагерю, — и она запела.
Лес наполнился звуками чистого, звонкого, раскатистого голоса, эхом отдававшегося от каждого дерева, из всех уголков необъятного леса. Она пела что-то печальное, но в то же время, торжественное на языке Стихий, который Финвэ тогда плохо знал. И все же, услышав ее песнь, он ощутил облегчение от своей боли, хоть отчаяние навсегда наложило отпечаток на его мысли и запечатлелось на дне ярко-синих глаз будущего Нолдарана.
Маленькая золотисто-серая пташка, похожая на соловья, трепетала крыльями рядом с его плечом. Вождь взглянул на нее полными слез глазами. Смириться с тем, что, волею самих Валар, он никогда не увидит Эльвэ, было выше его сил.
Пташка залилась трелью и вдруг вспорхнула с ветки и полетела вглубь леса, усевшись на ветви клена. Ее светящееся собственным золотистым свечением оперение выделялось среди темноты леса как звезда среди черного покрывала Возжегательницы.
Финвэ шел на этот золотистый, благодатный свет, исходивший от нее, как корабль в ненастье идет к суше, ориентируясь на свет маяка. Он с трудом переставлял ноги, силясь осознать только что произошедшее.
Вождь татьяр думал о том, что потерял Эльвэ, его серебряную звезду, согревавшую сердце, его прекрасный цветок, нуждающийся в заботе и опеке, драгоценного друга, от одного взгляда или звука голоса которого по телу шли мурашки.
Весь мир сузился для избранника Валар до размеров маячившего впереди него сквозь пелену слез, застилавшую взор, золотого огонька, который отдалялся, маня за собой, заставляя идти вперед.
К началу часа Тельпериона измученный и едва держащийся на ногах вождь второго народа вышел к лагерю татьяр.
Перед ним стоял, гордо выпрямившись и вскинув заостренный подбородок, высокий, выдающейся стати и гармонии роа среброволосый муж. Меньше доли мгновения, хоть он и изменился, понадобилось Финвэ, чтобы узнать его.
Это был когда-то его лучший друг и вождь третьего народа, бывший Владыка Сокрытого Королевства синдар, Эльвэ по прозвищу Серебряный Плащ.
Ошеломленный и до глубины феа потрясенный его появлением, настолько оно оказалось неожиданным, в первые мгновения их встречи Финвэ не был в состоянии ни о чем думать, ни, тем более, говорить. Он даже не мог осознать того, что видел, но лишь потрясенно смотрел, предоставляя глазам с жадностью впитывать неподвижно застывший перед ним силуэт Эльвэ, чтобы запечатлеть его в памяти весь, до самой незначительной детали. Ни один самоцвет его драгоценного венца, ни единая жемчужина на вороте нижней рубахи, ни одна золотая застежка на груди темно-фиолетового атласного камзола, ни единый серебряный волосок густых прямых волос, лежавших по плечам и вдоль спины, не ускользнули от горящего лихорадкой взора бывшего Нолдарана.
Он видел лицо друга, невольно сравнивая это лицо с тем ликом, что тысячелетиями ранее отпечатался в его памяти, узнавая каждую черточку, каждый блик, мерцающий на дне прозрачных колдовских глаз, и каждое едва различимое движение длинных черных ресниц.
Эльве был величественен, недосягаем и холоден, словно вершина Таникветиль, в своей совершенной красоте. В его безмолвии было что-то торжественное, и Финвэ до дрожи в коленях боялся посягнуть на это оглушительное по своей силе безмолвие.
В единый миг целый мир словно бы исчез для бывшего Владыки нолдор, сплетаясь в узел, сойдясь в одной маленькой точке черного значка Эльвэ, посреди которого дрожала капля белого света, блик, отраженного сияния Анара.
— Эльвэ, — прошептал одними губами нолдо, — Эльвэ, это ты…
В ответ собеседник лишь смерил высокую фигуру Финвэ отстраненным взглядом и отвел его в сторону, слегка опустив густые ресницы, так, что взор его укрыла тень, а горевшие ярко-лазурным цветом глаза тут же сделались серовато-голубыми.
Его друг помнил об этой их особенности — менять цвет в зависимости от настроения и состояния духа прекрасного Эльвэ.
— Валар, столько времени прошло и я… — Финвэ не знал, с чего начать, как говорить с ним, и оттого медлил, рискуя показаться нелепым.
— Столько времени, Эльвэ, — качал головой бывший Нолдаран, стараясь собраться с мыслями и подобрать слова, — Но я помню тебя. Я помню, как будто это было вчера, друг мой…
Время, действительно, изменило прекрасного лалдо. Его четы стали мужественней, жестче, тело крепче, плечи раздались, налились силой, как и подобает плечам взрослого мужчины. Оглядывая его статную, стройную, величавую фигуру, Финвэ явственно видел, что перед ним не юный вождь нельяр, но единовластный Властелин Белерианда, Аран, не уступающий в венчавших его величии, богатстве и славе никому из Владык аманьяр.