После сказанного капитан обвел всех взглядом, давая понять, что вопрос закрыт. В нем чувствовалось напряжение, и оно передавалось всем членам команды. Напряжение, необходимое для того, чтобы проект невероятной важности стартовал как надо. Все, за что Каливан брался в своей жизни, стартовало, проходило и заканчивалось как надо. Что уж говорить о корабле «Надежда», который он считал делом всей жизни.
– Что же. Считаю не лишним очередной раз обсудить важность нашей миссии. – Каливан снова обвел всех взглядом, как будто кто-то мог бы возразить, но все молчали. – Мы есть надежда человечества на выживание. Не только в физическом смысле, но и в духовном. – Строгий вид капитана немного не вязался с вдохновенной речью, но эта особенность тоже была его частью. Многие признавали в нем хорошего оратора. – Все мы слишком поздно вспомнили о том, что наш дом, наша родная планета требует к себе более осторожного отношения. Вместо того чтобы уважать свой дом, люди как будто бы погостили на Земле, думая, что за ними все уберут. Теперь уже слишком поздно делать шаги назад. Никто не в состоянии исправить тот урон, который люди всего за несколько сотен лет бурной жизни нанесли своему дому. Теперь нам предстоит найти для человечества новое жилище. И все мы должны надеяться, что там эти роковые ошибки уже не будут допущены. Вас всех никто не звал сюда насильно. Все вы, насколько мне известно, верите в то, что Марс может стать нашим новым домом. – Все снова промолчали, выражая согласие.
– В чем же состоит наша миссия? Как мы узнаем, что мы достигли успеха? Что скажешь, Майк? – Капитан обратился к помощнику капитана, рослому седому афроамериканцу, сидящему напротив.
– Я думаю, капитан, мы должны добраться до Марса.
– О да, я согласен, мы должны туда добраться, но разве все равно, как мы туда доберемся?
В этот момент взгляды членов команды невольно отвлеклись к окну обзора. Капитан Каливан сидел спиной к окну и не мог видеть, что привлекло внимание остальных. Он поднял руку, указывая за спину. – Вот мой ответ.
Теперь, развернувшись, Каливан увидел то, что и ожидал. Прямо над капитанской рубкой в этот момент медленно пролетал крохотный челнок. Из иллюминаторов любопытные взгляды рассматривали их. Челнок проплывал так близко, что можно было рассмотреть лица. Каливан снова развернулся, и все взгляды опять были обращены к нему.
– Джейни, что скажете вы?
– Мы должны доставить на Марс всех этих людей в целости и сохранности. – Джейни, которой дали слово, заметно волновалась, но ответ был, по-видимому, верным.
– Именно так, подчеркиваю, в целости и сохранности. И это касается не только их физического здоровья. Пятьсот дней эти люди, совершенно не подготовленные даже к коротким космическим перелетам, проведут в замкнутом пространстве. И я очень хочу, чтобы они прибыли на Марс в нормальном состоянии, готовые преодолевать трудности, ожидающие их там. Поэтому я прошу вас напрячь все внимание и приложить максимум усилий, чтобы наш старт и полет прошел по плану. Думайте на шаг вперед. Все перепроверяйте. Продумывайте все, что может случиться.
В этот момент Каливан в упор посмотрел на Ника.
– Лейтенант Саймак, за несвоевременную заправку пятого бака получаете наряд вне очереди. У вас как раз появится время подумать, как в следующий раз предусмотреть возможность появления правительственного челнока. Все свободны.
Члены команды оторвались от мест и расплылись в невесомости по постам. Ник Саймак уходил довольным. Наказание было плевым, да и справедливым, впрочем, как всегда.
После сборов, оставшись один, Каливан достал сложенный в трубочку рукописный блокнот, развернул его и начал что-то писать электронным пером. Ему нравилось писать, хотя в его мире большинство людей забыли, как это делается. В школах рукописному письму уже не учили, но некоторые родители, в том числе и его мать, считали, что это совершенно необходимо.
«Почерк – зеркало индивидуальности. Когда ты пишешь рукой, черкаешь, делаешь пометки на полях, ты как будто изливаешь душу на бумагу». Бумаги, конечно, не было. Ее заменял гибкий тончайший тач-скрин, который легко сворачивался в трубочку и помещался в карман. Но письмо осталось.
Сейчас Дик готовил речь на вечер. Ораторское искусство вовсе не было для него врожденным. В летной академии его доклады были косноязычными донельзя. И однажды после занятия преподаватель попросил его остаться. Когда из аудитории все вышли, преподаватель по политической истории Федерации сказал ему тогда: «Мистер Каливан, я просмотрел ваши оценки и психологические тесты. Вы вполне можете рассчитывать на огромный успех в жизни. Но с такой речью никто не сможет признать вас лидером. Вы должны срочно с этим что-то сделать».
Больше он ничего не сказал, но и того было достаточно, чтобы целеустремленный юноша в тот же вечер обдумал, как он станет лучшим оратором академии. Через год он победил в конкурсе ораторского искусства, чем удивил всех чрезвычайно. Когда он подал заявку, это было новостью дня в академии. Приятели подшучивали над ним, а он, знай, улыбался про себя. Целый год каждую неделю он выбирал себе тему и готовил доклад сам для себя. Часами он тренировался перед зеркалом, записывал себя на видео, прослушивал и анализировал ошибки. За каждое слово-паразит, сказанное где-либо, он штрафовал себя, откладывая деньги в специальную коробку.
Сейчас он по привычке писал доклад в блокноте. Хотя ему уже не приходилось подолгу заучивать текст наизусть и тренироваться, он все равно записывал его, отдавая дань придуманному когда-то ритуалу. Закончив писать, он перечитал текст несколько раз, сделал некоторые правки, поднял блокнот и отпустил его в воздухе перед собой. Блокнот поплыл перед его глазами в невесомости. Капитанская рубка – единственная часть корабля, которая не вращалась вокруг своей оси, поэтому внутри нее гравитации не было.
Каливан отстегнулся от капитанского кресла, подхватил все еще висящий в воздухе блокнот и легко оттолкнулся от пола. Незаметного движения стоп хватило, чтобы в мгновение пересечь всю рубку и остановиться прямо около люка, расположенного в центре стены. Только будучи в полной уверенности, что все члены экипажа разошлись по постам, капитан мог позволить себе такую шалость. По технике безопасности допускались только передвижения по стенам. Если бы сейчас кому-то вздумалось открыть люк, то синяков не избежали бы оба. Но все-таки было очень приятно проверить мастерство, выработанное за годы полетов и пребывания в невесомости.
Через люк Каливан вплыл в недлинный коридор в виде трубы. Коридор, в отличие от рубки, вращался. Все его стены были усыпаны небольшими выпуклостями. Держась за эти бугорки размером с поляблока, внутри коридора было легко передвигаться. Всего несколько секунд в этой оббитой мягкой тканью трубе было достаточно, чтобы начать вращаться вместе с ней, и сейчас уже казалось, что вращается не коридор, а люк, через который капитан попал вовнутрь.
Следующий люк вел в кабину лифта. Попадая в лифт, космонавт сразу понимал, что сейчас придется иметь дело с гравитацией. В кабине был явно обозначен верх и низ, что в состоянии невесомости было бы бессмысленно. Для Каливана этот переход стал рутинным делом. Хотя центробежные гравитационные установки применялись очень редко, в основном из-за требуемых размеров корабля, ему уже приходилось иметь дело с ними. Он даже успел побывать раз на Марсе пять лет назад.
В части лифта, обозначенной как низ, был установлен ряд сидений. Каливан сел в одно из них, пристегнулся и нажал кнопку спуска. Лифт слегка заурчал и медленно пополз в направлении к стенам корабля.
Корабль имел форму сигары, закругленной на месте капитанской рубки и имеющей длинный сужающийся на конце хвост. Средняя часть корабля была размером с десятиэтажный дом. В средней же части располагалось жилое помещение для пассажиров и членов экипажа. Каливан сейчас спускался из центра к стене. Лифт двигался медленно, позволяя сидящему в нем капитану привыкнуть к гравитации. С каждой секундой ощущалось увеличение веса тела. За минуту корабль делал около четырех оборотов. Если бы стены были прозрачными, то вряд ли кто-то смог существовать внутри из-за морской болезни, но, не видя ничего вращающегося, пассажиры легко переносили пребывание внутри. Легкая тошнота при переходе, которая обычно проходит прямо в лифте, и ничего более.