— Вам никто не давал слова, — грубо вмешался Риарио. — Она согласилась, и не будем к этому возвращаться!
— Я все-таки вернусь к этому вопросу, потому что на меня возложены определенные обязанности. Донна Фьора является подданной короля Франции, и мне будет очень неприятно выслушивать его упреки, когда он узнает… об этом беспрецедентном событии.
— Откуда вы взяли, что она подданная французского короля? — осведомилась Иеронима. — Она всегда была флорентийкой, а ее умерший супруг — бургундец. Такой брак вообще в порядке вещей, потому что еще раньше она была невестой моего бедного Пьетро, моего дорогого сына…
— Я никогда не была невестой твоего сына! — воскликнула Фьора. — Мне известно, что ты — сама ложь, но должны же быть какие-то границы!
Начатая таким образом церемония венчания рисковала превратиться в рядовое сведение счетов, но тут папа решил, что пришло время вмешаться. Раздался его властный голос, который многократно отразили своды часовни:
— Всем молчать! Это святое место, а не какой-нибудь базар.
Брат наш Детутвилль, успокойтесь. Завтра мы напишем письмо христианнейшему королю и сообщим ему о событии, которое так радует наше сердце. А ты, Фьора Бельтрами, скажи: согласилась ли ты выйти замуж за Карло, который стоит перед нами?
— Да, но при одном условии, — твердо сказала Фьора.
— При каком?
— Мне кажется, что ваше святейшество знает, что это за условие. Я хочу, чтобы немедленно отправили в Ле-Плесси-ле-Тур, не причинив ему никакого зла, молодого человека, который сопровождает сегодня монсеньора Детутвилля.
Риарио громко рассмеялся, отчего затрясся его двойной подбородок и запрыгал живот.
— Столько шума из-за какого-то крестьянина! Честное слово, красавица, вы так печетесь о нем, словно он ваш любовник.
Тот, о ком шла речь, не смог вынести подобного оскорбления.
— Сам ты крестьянин! — воскликнул Мортимер. — А я офицер шотландской гвардии великого и могущественного короля Людовика XI. Я был послан сюда самим королем, который устал от того, что все его посольства куда-то исчезают. Убейте меня, если захотите, как вы уже убили тех, остальных, но я не хочу платить за свою свободу такой ценой! Могу добавить, что если я не вернусь, то король сочтет это враждебным намерением с вашей стороны и тогда пошлет сюда уже не посольство, а армию!
— Армию! — возмутился Сикст IV. — Он что, осмелится объявить нам войну?
— Может быть, это будет совсем небольшая армия, но мне известно, что он собирается добиваться признания своих наследственных прав на Неаполитанское королевство, которым до сих пор владеет арагонский дом.
Сразу после этих слов в бой бросился Франческо Пацци. Он совсем не изменился с тех пор, когда, как помнила Фьора, сражался с Джулиано Медичи из-за прекрасных глаз Симонетты.
Он остался все таким же некрасивым, коротконогим, с черными волосами и темной кожей. Его голос звучал по-прежнему грубо, а на лице лежала маска угрюмости — Но слово есть слово, а Фьора нам его дала. Я требую, чтобы она его сдержала.
— А я, Дуглас Мортимер из Гленливета, утверждаю, что это слово у нее было вырвано силой, а ты лжец! Если ты готов продолжить наш разговор с оружием в руках, то я буду защищать честь донны Фьоры до того, как один из нас упадет мертвым!
— Устраивать сейчас дуэль, и где! — воскликнул Детутвилль. — Вспомните, Мортимер, что мы находимся в часовне!
— Ваше высочество, я не уверен, что здесь такие вещи что-то значат! Мне говорили, что в прошлом году герцога Миланского убили в то время, когда он выходил из церкви! Видимо, в этой стране так принято.
— Прекратите! — крикнул папа, лицо которого побагровело от гнева. — Пора все это закончить. Донна Фьора, через час этот… офицер уедет из Рима с письмом, которое мы напишем французскому королю, и с охранной грамотой, подписанной лично нами. Готовы ли вы в таком случае выполнить договор?
Вместо ответа Фьора подошла к шотландцу и поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку.
— Спасибо, друг мой, за то, что вы хотели для меня сделать.
Не волнуйтесь за меня, прошу вас!
— Вы требуете от меня невозможного!
— Отнюдь. Я прошу вас быть рядом с моим сыном до тех пор, пока я не приеду за ним сама, а это теперь моя единственная цель в жизни, — едва слышно сказала Фьора.
— И вы выйдете замуж за этого…
— Молчите! Я дала слово и сдержу его. Храни вас бог!
— А что мне сказать королю Людовику? — Мортимер смотрел на нее с нескрываемой жалостью.
— Скажите ему, что я благодарю от всего сердца за всю его доброту, даже теперь, когда я отказалась от его покровительства после казни моего супруга. Я не могу не испытывать по отношению к нему самые лучшие чувства!
Ничего больше не добавив, Фьора прошла к алтарю и стала рядом с Карло Пацци, который наконец кончил напевать свою песенку. Он повернул голову, и ей показалось, что между тяжелыми веками мелькнул острый взгляд голубых глаз.
Сикст IV встал на возвышение перед женихом и невестой, соединил их руки и начал произносить текст обряда так тихо, что никто не мог расслышать ни единого слова. Было очевидно, что он торопился закончить церемонию как можно быстрее. Фьора была словно во сне. Едва открывая рот, она отвечала «да, согласна», когда это требовалось, а в тот момент, когда папа вложил в ее руку ладонь молодого человека, она почувствовала, что его пальцы слегка сжали ее. Фьора посмотрела на него, но он снова принял свой отсутствующий вид и, казалось, внимательно рассматривал одного из ангелов, изображенного на задней стене алтаря и игравшего на лютне.
Чтобы придать церемонии видимость торжественности, Фьора и ее новый супруг в сопровождении ярко освещенного факелами кортежа прошли через Ле-Борго до самого дома Франческо Пацци, в котором им предстояло жить до тех пор, пока папа не сдержит свое слово, которое он дал молодой женщине. На самом деле это был вовсе не дворец, а скорее просторный дом, но внутреннее его убранство можно было считать роскошным, что вполне отвечало ненасытному стремлению Иеронимы к стяжанию богатства и славы. Иеронима же должна была играть роль хозяйки дома.